После первых же бесед с боссом перед Джейн начала раскрываться иная сторона медали – та самая, которая обычно была скрыта от глаз непосвященной общественности.
«Если вы не давали принцессе то, что она хотела в данный момент, – вспоминает Эткинсон, – она переставала обращать внимание на ваши предложения. Диана действовала только на основе своего собственного мироощущения – и не важно, было ли ее представление правильным или в корне ошибочным»[22].
Однако манера действовать по своему усмотрению была далеко не самой большой кошкой, которая пробежит между Дианой и Джейн. Эткинсон быстро поняла, что работа с принцессой Уэльской будет далеко не так проста, как она это предполагала изначально. Но даже она, со своим многолетним опытом, не могла представить, насколько сложным станет это сотрудничество.
«Диана была очень скрытным человеком и постоянно держала все в тайне, – замечает Джейн. – Если, например, принцесса получала от кого-нибудь совет, она никогда не сообщала, от кого именно. Диана не могла, как обычные люди, сказать: „Знаешь, я разговаривала с Аланом, и он посоветовал мне то-то и то-то“. Нет, вместо этого принцесса беседовала с Аланом, а потом выдавала его мысли за свои. Мне кажется, причина подобного поведения заключалась в чувстве незащищенности. Она постоянно ощущала, что не может никому доверять, поэтому стремилась все держать под своим контролем»[23].
Вскоре Эткинсон узнает, чем грозит это чувство незащищенности. Каждый сотрудник из штата принцессы Уэльской рано или поздно распарывал себе брюхо на одном и том же рифе – рифе доверия. Лояльность – вот что для Дианы было самым важным качеством в ее подопечных, и если кто-нибудь ее предавал – не важно, на самом деле или это ей всего лишь казалось, – он тут же попадал в черный список. Вскоре в этот список попала и Эткинсон, когда после триумфального визита принцессы Уэльской в США имела неосторожность связаться с журналистами из «Daily Express». Все, что сделала Джейн, – провела лишь самую обычную сверку фактов перед публикацией, но Диана увидела в этом нечто большее – сотрудничество с прессой, а вместе с ним и предательство.
На следующее утро после выхода номера она вызвала Эткинсон к себе и отчитала за ее поступок. В этот же день на ланч к принцессе приехал редактор «Daily Express» Ричард Эддис. Он, как мог, уверял Диану, что Джейн не имеет никакого отношения к злополучной статье, но принцесса уже сформировала свое мнение и менять его не собиралась. Наоборот, она стала в приватных беседах со своими друзьями и дальше очернять Эткинсон, рассказывая о том, что та передает о ней негативную информацию в «The Sun».
Разумеется, эти заявления не имели ничего общего с правдой, но кого это интересовало. Судьба Джейн была решена. Сначала она попала в опалу, потом ее отстранили от участия в делах и уж затем, после одного неприятного инцидента, о котором мы расскажем в следующей главе, вынудили подать прошение об отставке.
В этой связи хочется привести высказывание британского историка Нормана Роуза о премьер-министре Артуре Бальфуре: «Ни один премьер не имеет права устраивать безнаказанно столь очевидный погром своего кабинета».
{73}
Если Бальфура ждала потеря власти, то Диану – кадровой вакуум. Слишком долго она высасывала воздух вокруг своих помощников, чтобы теперь, после развода с Чарльзом и, возможно, в один из самых сложных периодов своей жизни, когда наличие собственной команды специалистов по связям с общественностью было не блажью, а необходимостью, остаться одной.
Конечно, принцесса быстро нашла себе нового секретаря, пригласив на этот пост пятидесятитрехлетнего Майкла Гиббинса. Однако по сравнению с Эткинсон – и уж тем более с Джефсоном – должность личного секретаря для мистера Гиббинса, бывшего бухгалтера и финансового советника Дианы, превратилась в самую настоящую синекуру. Отныне основную политику осуществляла сама принцесса. Именно она теперь задавала вопросы и отвечала на них – как, что и когда ей следует предпринимать.
Иногда принцесса консультировалась со своими подругами и Полом Барреллом, который в 1996–1997 годы стал для нее всем – «дворецким, личным помощником, секретарем, курьером, шофером, посыльным, другом, фрейлиной и камеристкой в одном лице»[24]. Хотя, даже превратившись в невидимую тень принцессы («моя скала»[25], как она его теперь называла; раньше этот эпитет принцесса использовала по отношению к Патрику Джефсону[26], а до Патрика – к своему отцу[27]), Баррелл не был застрахован от превратностей противоречивого характера своего босса. Незадолго до гибели принцесса призналась своему стилисту Натали Симонс: «Я вскоре собираюсь избавиться от Пола»[28].
Кадровый вакуум Дианы был тем более заметен на фоне приглашения в команду принца Чарльза известного специалиста в области PR Марка Болланда, работавшего до этого в Комиссии по жалобам на прессу.
Марк должен был восстановить сильно пошатнувшийся в последние годы престиж наследника престола. Однако Диана в первую очередь видела в появлении Болланда угрозу для самой себя.
Она решила пригласить Марка в Кенсингтонский дворец. Используя хорошо зарекомендовавшее себя оружие – женское обаяние, принцесса попыталась убедить его войти в ее положение. Но Болланд хорошо знал свое дело, и как бы ему ни были приятны знаки внимания, оказываемые принцессой, он предпочел сохранить независимость собственных суждений.
«Диана всегда была очень добра ко мне, подчеркнуто вежлива, – вспоминает Марк. – Принцесса часто присылала мне всевозможные открытки, а моей маме – подписанные фотографии. Каждый раз, когда это случалось, мои коллеги из Сент-Джеймсского дворца говорили: „Ты видишь, вот какими методами она действует“. Но это нисколько не изменило моей оценки сложившейся ситуации»[29].
На самом деле Диане не стоило бояться Болланда. Он не ставил своей целью разрушение репутации принцессы. Вскоре это поняла и сама Диана. Кроме того, у нее уже не было времени, чтобы отвлекаться на Марка. На горизонте появилась новая волна, несущая для нее куда более серьезные проблемы, чем беспокойство за штат своего мужа.
1996–1997 годы для Дианы прошли под знаком отношений с Хаснатом Ханом, наверное, единственным мужчиной в ее жизни (разумеется, кроме принца Чарльза), с кем она готова была построить семью. Именно по этой причине к роману с пакистанским кардиологом принцесса относилась особенно. Никто, даже Пол Баррелл, до поры до времени не должен был знать об этой любовной связи. Тем более это касалось прессы. Но Хаснат – не иголка в стоге стена, и утаить тайные встречи с ним было далеко не так просто.
Принцесса шла на всевозможные уловки, и до поры до времени ей удавалось водить журналистов за нос. Но она сражалась против системы, и исход этой битвы был заранее предрешен.
