За этими словами скрывается боль отца, потерявшего любимого сына. Эмад, который был для него всем, которого он боготворил, значился теперь во французском морге как тело № 2146…[11]. Sic gloria transit mundi,
{86} как в свое время писал немецкий философ-мистик Фома Кемпийский.
Тем временем Колин Теббут и Пол Баррелл сидели в маленькой комнатке в больнице де ла Питье-Сальпетриер. Неожиданно на столе рядом с ними зазвонил телефон. Пол снял трубку:
– Пол, ты как? Держишься? – раздался на другом конце провода усталый голос принца Уэльского, звонившего из Балморала.
– Да, Ваше Королевское Высочество, стараюсь, – машинально произнес дворецкий.
– Пол, ты вернешься с нами на королевском самолете, – сказал Чарльз. – Мы прилетим в шесть часов вечера. Со мной будут сестры Дианы Сара и Джейн.
Баррелл попытался сказать что-то утвердительное, и тут принц неожиданно добавил:
– Уильям и Гарри просили тебе передать, чтобы ты держался. Королева также скорбит вместе с тобой[12].
Чарльз узнал об автокатастрофе в час ночи.
{87} Следующие два часа он провел в нервном ожидании. Спустя пятнадцать минут после того, как реаниматологи де ла Питье-Сальпетриер констатировали смерть принцессы, Чарльзу позвонил сэр Майкл Джей и сообщил, что все кончено. Принц был потрясен и раздавлен. Не в состоянии усидеть на месте, он отправился на прогулку по окрестностям Балморала. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями, со своими воспоминаниями, со своим горем.
«В этот момент он пережил сильнейший шок, – считает подруга Дианы Кэролайн Грэм. – Первая мысль Чарльза была о детях. Что бы про него ни говорили, но на самом деле он очень чуткий человек»[13].
В начале восьмого утра принц вернулся во дворец, чтобы выполнить, возможно, одну из самых тяжелых обязанностей – сообщить детям, что они никогда больше не увидят свою мать.
Уильям был потрясен, но старался держаться. Он признался отцу, что долго не мог заснуть – все прокручивал в голове неприятный телефонный разговор, который состоялся накануне вечером и касался взаимоотношений Дианы с Доди. Как оказалась, это была его последняя беседа с матерью, и можно лишь сожалеть, что она закончилась совершенно не так, как им обоим хотелось бы.
Вместе с Уильямом Чарльз прошел в комнату Гарри. Страшная новость потрясла двенадцатилетнего мальчика. Он был безутешен.
Теперь членам королевской семьи предстояло решить самый главный вопрос – как организовать ритуал похорон. Первоначально Елизавета II считала, что похороны Дианы не следует связывать с королевской семьей. Ее поддерживал супруг, герцог Эдинбургский.
Чарльз считал иначе.
– Моей бывшей супруге должны быть оказаны королевские почести, – настаивал он. – Гроб с ее телом до начала похорон нужно установить в королевской часовне Сент-Джеймсского дворца.
После утомительных споров, продлившихся почти все утро 31 августа, королева согласилась признать, что хотя Диана и лишена титула Ее Королевское Высочество, она является матерью будущих наследников британского престола. Вместо обычного коммерческого рейса, на котором предполагалось лететь в Париж, Елизавета разрешила использовать сыну военный самолет. Также она согласилась установить гроб с телом принцессы Уэльской в вышеупомянутой часовне Сент-Джеймсского дворца. Кроме того королева предложила похоронить Диану на кладбище Виндзоров в Фрогморе. Именно там одиннадцать лет назад была погребена супруга отрекшегося короля Эдуарда VIII герцогиня Виндзорская.
Символично, но даже после смерти Дианы Чарльз продолжал бороться за честь своей бывшей супруги. И при этом сумел добиться своего.
Ранним утром 31 августа о гибели принцессы Уэльской уже знали многие ее друзья и близкие. Не знала только ее мать, проживавшая на уединенном шотландском острове Сейл. О трагедии в туннеле под площадью Альма Фрэнсис сообщила ее подруга Джейни Милн, услышавшая об аварии из теленовостей. Мать Дианы весь день просидела у телефона, ожидая соболезнований королевы. Но никто не позвонил. Бывшую свекровь принца Уэльского не включили и в список людей, которые отправились в Париж за телом Дианы. История повторялась – тридцать восемь лет назад Фрэнсис не дали взглянуть на умершего сына Джона, теперь ее оставили в стороне по случаю скоропостижной кончины дочери.
«В этом определенно есть горькая ирония судьбы – что мне пришлось похоронить двух своих детей, – с грустью в голосе скажет Фрэнсис. – Когда они умирали, я не могла ни увидеть их, ни прикоснуться к ним, ни поддержать их за руку»[14].
Чарльз, как и обещал, прилетел в Париж в шесть часов вечера и тут же направился сначала в посольство, а затем в больницу. Свои соболезнования ему выразили присутствовавшие там президент Французской Республики Жак Ширак, глава внешнеполитического ведомства Роббер Ведрен, министр внутренних дел Жан-Пьер Шевенеман и министр здравоохранения Бернар Кушнер.
«Меня поразила чуткость принца, – вспоминает руководитель пресс-службы больницы Тьерри Мересс. – Вся его забота и внимание были сосредоточены только на принцессе Уэльской»[15].
Чарльз поблагодарил всех на французском языке и один прошел в комнату, где лежало тело его бывшей супруги. Впоследствии он признался Камилле:
«Мертвое тело Дианы было самым отталкивающим и неприятным зрелищем, которое мне когда-либо приходилось видеть. Я не мог на него смотреть. Я видел лишь прекрасную молодую девушку, когда мы впервые с ней познакомились. Я постарался забыть о том, какой она стала теперь, какие проблемы нависли над нами. Я плакал о ней, плакал о наших детях»[16].
Чарльз старался сохранять спокойствие. Но даже через маску хладнокровия у принца проглядывались следы невосполнимой утраты.
«Да, он был все так же спокоен и собран, – замечает Мересс, – но это уже был совершенно другой человек, человек, которого глубоко задело случившееся»[17].
Шокированы были все – принц, дети, сотрудники принцессы и, главное, – народ. Для обычных жителей Туманного Альбиона Диана была словно член семьи, и ее смерть восприняли как утрату национального масштаба. За тридцать два года, прошедшие с момента смерти Уинстона Черчилля, британцев никогда еще так не объединяло единое горе. Умерла не просто бывшая супруга наследника престола, умерла всенародная принцесса. Когда в четыре часа утра известие о ее гибели заполнило эфиры всех телеканалов, был отмечен небывалый всплеск энергопотребления. Люди смотрели телевизоры, варили кофе и плакали, и пели национальный гимн, который исполнялся каждые тридцать минут.
31 августа в Лондон потянулись потоки потрясенных горем людей. Каждый час столичные вокзалы принимали по шесть тысяч человек. Пространство перед Кенсингтонским дворцом в считаные часы заполнилось тысячами букетов, фотографиями, записками и свечами. Вскоре цветы появились и на прилегающих к дворцу деревьях и кустарниках. Район Кенсингтонского дворца превратился в место выражения глубокой скорби, где плач десятков тысяч людей слился в один чудовищный по своему эмоциональному напряжению стон. Туманный Альбион погрузился в траур.
