Христиане должны уподобиться Иисусу в готовности страдать за других, и первой это следует сделать Германии – перед всем миром. Остальное в руках божьих. Христиане, как сам Христос, должны расплатиться и за чужие грехи, показать в этом пример всем. Бонхёффер понимал, что Германия не оправится, если немцы откажутся от покаяния. Он видел свою миссию и шире миссию Церкви в том, чтобы вести их к покаянию.
Белл без обиняков дал обоим эмиссарам понять, что от Черчилля благосклонного ответа ждать не приходится. Надежды на мирные переговоры почти не было, но все же они обсудили технические подробности: как установить связь с Британией в случае, если это будет одобрено, определили пароли, явки и коды. Поначалу в качестве места встречи выбрали Швецию, но епископ Бьёрквист, глава Северного экуменического института, счел это невозможным из-за нейтралитета Швеции, и территорией, на которой участники немецкого заговора могли общаться с британскими представителями, стала Германия. Бетге поясняет, что Бьёрквист занял такую позицию из-за недоверия к Бонхёфферу: он запомнил его по той поездке в 1936 году в Швецию вместе с семинаристами из Финкенвальде. Бьёрквист был близок к рейхсцеркви и Геккелю, он и сам держался богословия Volkskirche 518 , и как многие «мейнстримовские» лютеране той поры взирал на Бонхёффера как епископ англиканской церкви на диссентера. Ему трудно было иметь дело с таким человеком.
Из нейтральной страны Бонхёффер смог написать письмо Сабине и Герту. Он писал им по-английски – вероятно, чтобы не навлекать на беженцев ненужных подозрений, если письмо попадет не в те руки:
...
1 июня 1942.
Дорогие мои,
С несказанной радостью получил я от вас весточку через Джорджа. Для меня это было чудом… Вы, конечно, слышали, как и мы тут, в Швеции, что все лица неарийского происхождения, находящиеся вне Германии, лишаются гражданства. Насколько я могу предвидеть будущее нашего отечества, для вас это только к лучшему и облегчит вам возвращение в тот день, которого мы все так ждем, так что надеюсь, вас это не огорчило. Джордж – один из прекраснейших людей, каких мне довелось знать. Передавайте от меня привет девочкам… Чарльз и его жена отправятся на север, в сельскую местность, погостить несколько недель у моих друзей. Им это пойдет на пользу.
С любовью, Дитрих Бонхёффер519.
«Чарльз и его жена» – условное обозначение, использовавшееся в семье в пору войны. На самом деле подразумевались старшие Бонхёфферы, поскольку «Чарльз» – английский эквивалент имени отца, Карла Бонхёффера. Они выехали в Померанию, погостить у Рут фон Кляйст-Ретцов в ее имении в Кляйн-Крёссин. Бонхёффер и думать не думал, что через неделю, когда он сам попадет в то же имение, в его жизни произойдет существенная перемена.
В тот же день он писал (опять-таки по-английски) епископу Беллу:
...
1 июня 1942.
Милорд епископ,
Позвольте выразить глубокую и искреннюю благодарность за те часы, что вы провели со мной. Мне все еще кажется сном, что я мог видеть вас, говорить с вами, слышать ваш голос. Эти дни останутся в моей памяти как одно из лучших воспоминаний. Дух товарищества и христианского братства будет укреплять меня в тяжелейшие часы, и даже если дела пойдут хуже, чем мы надеемся и ждем, свет этих дней никогда не померкнет в моей душе. Эти впечатления были слишком сильны, чтобы я мог выразить их словами. Я со смущением вспоминаю вашу доброту и вместе с тем укрепляюсь в надежде на будущее. Бог да пребудет с вами на возвратном пути и в работе и всегда. Я буду думать о вас в среду. Пожалуйста, молитесь за нас, мы в этом нуждаемся.
Ваш благодарный Дитрих520.
Епископ Белл хорошо знал, сколь скептически (если не сказать цинически) относится Черчилль к любым инициативам с немецкой стороны, однако встреча с Бонхёффером укрепила его решимость ходатайствовать за немецкое Сопротивление. Удачно сложилось, что в это время в Лондоне находился Виссерт Хуфт, привезший меморандум Тротта цу Зольца. 18 июня Белл написал министру иностранных дел Энтони Идену по поводу переговоров в Сигтуне и просил о личной встрече.
...
Дорогой мистер Иден,
Я только что вернулся из Швеции с чрезвычайно важной, на мой взгляд, конфиденциальной информацией относительно предложений крупного оппозиционного движения в Германии. Два немецких пастора, оба хорошо мне знакомые на протяжении более чем 12 лет (один из них близкий друг), специально прибыли из Берлина в Стокгольм, чтобы повидать меня. Движение поддерживают обе церкви, и Протестантская, и Католическая. Мне сообщили множество деталей, в том числе имена ключевых лиц в гражданской администрации, в рабочем движении и в армии, которые вовлечены в заговор. Рекомендации этих пасторов настолько убедительны, что я вполне уверен и в их надежности, и в том смертельном риске, которому они подвергаются521.
Белл встретился с Иденом 30 июня и представил длинный меморандум со всеми подробностями встречи с Шёнфельдом и Бонхёффером. Две недели спустя, так и не получив ответа, он обратился к сэру Стаффорду Криппсу. Криппс сообщил обнадеживающие подробности о своем разговоре с Виссертом Хуфтом в мае и о том, как в целом был принят меморандум Адама. Он сказал, что и сам ходатайствовал за немецкое Сопротивление перед Иденом. Но четыре дня спустя был получен суровый ответ.
...
Не подвергая сомнению добросовестность ваших информаторов, я убежден, что какая бы то ни было связь с ними не соответствует национальным интересам страны. Понимаю, что наше решение причинит вам некоторое разочарование, однако вынужден просить вас, учитывая деликатность ситуации, смириться с ним522.
Решительный отказ англичан поддержать противников гитлеровского режима был, несомненно, обусловлен желанием Черчилля угодить Сталину, с которым в мае был подписан союзнический договор. Бетге отмечает: «Лондон тщательно избегал всякого намека на недостаток лояльности по отношению к союзникам». Как ни парадоксально, в ту пору будущий создатель термина «железный занавес» достаточно внимательно относился к создателю самого занавеса.
Но Белл не сдавался. 25 июля он писал Идену, отстаивая свое дело:
...
Помимо информации от этих двух пасторов я получил в Швеции множество свидетельств с разных сторон о существовании глубоких разногласий между нацистами как таковыми и огромным большинством немцев. Оппозиция с огромным волнением ждет, чтобы наше правительство четко отграничило одних от других (со всеми вытекающими из этого последствиями)… В первой речи на должности премьер-министра, 13 мая 1940 года, мистер Черчилль заявил, что наша политика – «вести войну против чудовищной тирании, не знающей себе равных в темной и печальной истории человеческих преступлений», и что наша цель – «победа любой ценой». Если в Германии есть люди, готовые изнутри вести войну против чудовищной тирании нацизма, вправе ли мы игнорировать их и лишать их поддержки? Можем ли отвергнуть их помощь и все-таки достичь своей цели? Если наше молчание дает им понять, что для Германии – не только гитлеровской, но и антигитлеровской – надежды нет, то мы, в сущности, именно так и поступаем523.
