Не хватает средств на жизнь. «Цены на все лезут в гору, — жалуется Карамзин брату, — отчего нам трудно жить», «зимою опять начну помышлять о Петербурге, чтобы издать свою „Историю“ и тем доставить себе возможность к воспитанию детей и к заплате долга (Карамзин взял в Ссудной казне Воспитательного дома заем в 15 тысяч рублей. — В. М.), если Бог поможет». Карамзины собираются задержаться в Остафьеве до ноября «не столько для удовольствия, сколько из экономии, потому что здесь проживаем менее. Расходы беспрестанно умножаются, а доходы те же. Остается одна надежда на „Историю“, но и та весьма неверна».
Свидание с императором отодвигается — Александр все время находится за границей: сначала Венский конгресс, затем Сто дней Наполеона, заключение мира, заседание Священного союза… К тому же Карамзин предусматривает, что свидание может не принести успеха. 24 октября он пишет брату: «Надеюсь на свою „Историю“: авось она в течение двух или трех лет даст мне способ и заплатить долг, и устроить себя до конца жизни. Если же обманусь в надежде, то решимся продать часть имения и жить по-мещански».
В конце октября дети заболели скарлатиной. Екатерина Андреевна была беременна, донашивала последние месяцы. 17 ноября Карамзин пишет А. И. Тургеневу в Петербург: «Десять дней тому, как мы потеряли милую дочь Наташу, а другие дети в той же болезни, в скарлатине. Не скажу ничего более. Вы и добрый Жуковский об нас пожалеете. Это не мешает мне чувствовать цену и знаки Вашей дружбы. Только не легко говорить. Отвечаю на главное… Жить есть не писать „Историю“, не писать трагедии или комедии, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, возвышаться душою к его источнику; все другое, любезный мой приятель, есть шелуха, не исключая и моих осьми или девяти томов. Чем далее живем, тем более объясняется для нас цель жизни и совершенство ее. Страсти должны не счастливить, а разрабатывать душу. Сухой, холодный, но умный Юм в минуту невольного живого чувства написал: сладостное спокойствие души в безропотном подчинении Провидению! Далее Спиноза говорит о необходимости какой-то неясной любви к Всевышнему, для нашего благоденствия! Мало разницы между мелочными и так называемыми важными занятиями; одно внутреннее побуждение и чувство важно. Делайте, что и как можете: только любите добро; а что есть добро, спрашивайте у совести. Быть статс-секретарем, министром или автором, ученым — все одно.
Пока живу и движусь, присылайте мне относящееся к русской истории…»
Наконец император вернулся в Петербург. Надо было ехать и везти готовую к печати рукопись. Карамзин откладывает девятый том и принимается за предисловие, которым он должен подготовить читателя к чтению труда, объяснить его цель, предупредить об отличиях чтения истории от чтения беллетристики.
«Предисловие» было написано за ноябрь и окончено 5 декабря 1815 года. Написанное Карамзиным далеко выходило за пределы служебного введения, это был трактат, излагающий основы его философии истории, и истории России в частности, определяющий место исторических знаний в общей системе культуры общества, рассказывающий о принципах исторического сочинения как литературного произведения и об особенностях творческой работы над ним. В «Предисловии» Карамзин подытоживал многолетние размышления и опыт работы над «Историей государства Российского», отсюда ясность, точность, краткость и простота формулировок. «Предисловие» (как и сама «История…») обращено к самому широкому кругу читателей, а не только к ученым, это определило его язык и стиль.
Карамзин начинает с объяснения сущности истории и ее роли в жизни общества и человека, на какой бы ступени социальной лестницы он ни находился:
«История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.
Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.
Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушилось; она питает нравственное чувство, и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.
Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума! Любопытство сродно человеку, и просвещенному и дикому».
Карамзин пишет, что рассказ о прошлом всегда вызывает интерес у человека, но «особую прелесть» представляет история отечественная. «Истинный космополит, — говорит Карамзин, — есть существо метафизическое… Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с Отечеством: любим его, ибо любим себя». Перечисляя эпохи истории России и называя имена ее исторических деятелей, Карамзин показывает, что отечественная история ничуть не менее богата и любопытна, чем античная и западноевропейская.
«С охотою и ревностию посвятив двенадцать лет, и лучшее время моей жизни, на сочинение сих осьми или девяти томов, могу по слабости желать хвалы и бояться охуждения (то есть признания худой, в смысле плохой. — В. М.); но смею сказать, что это для меня не главное. Одно славолюбие не могло бы дать мне твердости постоянной, долговременной, необходимой в таком деле, если бы не находил я истинного удовольствия в своем труде и не имел надежды быть полезным, то есть сделать Российскую Историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей.
Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим Отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия… по крайней мере, долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!»
На следующий день после окончания «Предисловия» — 8 декабря — было написано посвящение: «Государю Императору Александру Павловичу Самодержцу Всея России». Так требовал этикет.
31 декабря Екатерина Андреевна благополучно родила сына, которого назвали Александром. Теперь Карамзин мог ехать.
Он написал о своем приезде в Петербург великой княгине Екатерине Павловне. Ответа не получил.
«Имею намерение ехать через две недели в Петербург, чтобы представить государю восемь томов моей „Истории“, — разумеется, если жена и дети будут здоровы, — писал Карамзин брату 19 января 1815 года. — Великой княгини уже не могу там застать, к сожалению. Впрочем, чему быть, то будет. Императрица Мария несколько раз милостиво звала меня в Петербург; сам государь некогда изъявлял желание видеть меня там. Но все это не обольщает меня: знаю, что могу съездить и возвратиться ни с чем».
