Вот какую задачу должен был ставить перед Россией XX века подлинный её национальный лидер: «На всех парах вперёд!»
Ленин её и поставил.
Мог ли нечто подобное сказать публично царь Николай? Да что там — «сказать»! Даже наедине с собой царю было не по разуму хотя бы задуматься о чём-то этаком — обогнать Европу!
А Рябушинским, Гучкову и Коновалову?
А «русскому Рокфеллеру» Лианозову?
А Милюкову с Плехановым?
А Корнилову с Деникиным, Колчаком и Врангелем?
А Керенскому с Черновым и Савинковым?
Ведь вся эта политиканская шушера и близко не была способна хотя бы поставитьподобную задачу перед народами России — экономически догнать и перегнать передовые страны мира.
А уж решить её…
Поставить такую задачу как практическую мог лишь Ленин! И только соратник и неуклонный ученик Ленина Сталин мог принять у Ленина такую постановку исторических задач России…
Достаточно знать одно это последнее высказывание Ленина, чтобы понять всю поверхностность утверждений о том, что все свои помыслы он якобы устремлял к идее европейской и мировой революции и только на этом строил свои расчёты. Ведь задача экономически догнать и перегнать передовые страны с использованием готовых результатов их техники и культуры — это чисто национальная задача, и Ленин ставил её перед Россией безотносительно к перспективам мировой революции за два с лишним месяца до взятия власти.
Напомню, что и в своей речи 25 октября (7 ноября) 1917 года на экстренном заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, во время взятия власти, он заявлял, что мы должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства в России…
Или вот «Декларация прав народов России», подписанная Лениным и Сталиным 2 (15) ноября 1917 года, то есть — уже после взятия власти… В Декларации говорилось, что «позорной политике» царизма по натравливанию народов России друг на друга «нет и не может быть возврата», и что отныне «она должна быть заменена политикой добровольного и честного союза народов России».
И здесь выдвигается национальная задача в рамках многонационального, но — Российского государства.
В этом ведь тоже была сила Ленина, хотя — и не только в этом… Знакомый читателю профессор Александр Рабинович, с которым на страницах этой книги мы встречаемся, пожалуй, в последний раз, отнюдь не относился к политическим сторонникам Ленина и большевиков. Как и все буржуазные либералы, Рабинович — человек в чём-то очень ограниченный, боящийся смотреть исторической правде в глаза, но сознательно эту правду не извращающий. И в силу относительной исторической честности он, задаваясь вопросом — «почему большевики победили в борьбе за власть в Петрограде в 1917 году?», дал на него в 70-е годы прошлого века хотя и не полный, но достаточно верный ответ:
«Конечно, сейчас, спустя более полувека, совершенно ясно, что как слабость кадетов и умеренных социалистов в революционный период, так и жизнеспособность и влияние крайних левых сил в этот же период определялись особенностями политического, социального и экономического развития России в течение XIX столетия и начале XX века…
Кроме того, способность большевиков всего за восемь месяцев подготовиться к взятию власти была обусловлена той большой работой, которую партия проводила, чтобы заручиться поддержкой солдат в тылу и на фронте; по-видимому, только большевики смогли понять важнейшую роль вооружённых сил в борьбе за власть (понимать-то понимали это все, но только большевики выражали интересы солдатской массы, что она в конце концов и поняла. — С.К.). И наконец — и это самое главное — феноменальные успехи большевиков в значительной степени проистекали из характера партии в 1917 году. И здесь я имею в виду вовсе не смелое и решительное руководство Ленина (огромное историческое значение которого бесспорно), и не вошедшие в поговорку (хотя и сильно преувеличенные) организационные единство и дисциплину большевиков. Здесь важно подчеркнуть присущие партии сравнительно демократическую, толерантную и децентрализованную структуру и методы руководства, а также её в сущности открытый и массовый характер».
(Рабинович А. Большевики приходят к власти. Революция 1917 года в Петрограде. Пер. с англ. М.: Прогресс, 1989, с. 330–331.)
А ведь Рабинович написал это о партии, которая к Октябрю 1917 года всего восемь месяцев как вышла из глубокого подполья, в котором и формировалась, и действовала многие годы!
Можно ли найти лучшее подтверждение того, что Ленин создавал свою партию как подлинно народную, живущую борьбой за народные, и только за народные интересы?! Как только она вышла из подполья, она стала и открытой, и массовой, и наиболее влиятельной партией России.
Но вот уже отечественный пример… В исследовании 1995 года «Народ и власть (1917 год)» — с точки зрения фактов интересном и информативном — историк Григорий Герасименко пишет:
«…революция развивалась по своей логике, а большевики, эсеры, меньшевики, кадеты, масоны и прочие пытались приспособиться к ней и использовать её в своих интересах. При этом кому-то повезло больше, кому-то — меньше, а кто-то потерпел поражение. Совершенно очевидно, что ни Керенский, ни Некрасов, ни Терещенко, ни Винавер… не желали победы Ленину. Тем не менее как раз это и произошло. Ясно, что революция развивалась по канонам, не адекватным желаниям правительств, партий… и других явных и тайных органов, союзов, объединений…»
(Герасименко Г. А. Народ и власть (1917 год). М.: Воскресенье, 1995, с. 5.)
Поразительно — как можно настолько промахнуться русскому человеку, старательно целясь в «десятку»! Всё, сказанное Герасименко, верно для всех партий, всех «явных и тайных органов, союзов, объединений» в тогдашней России, кроме большевиков! Только они не «пытались приспособиться» к революции, а шли в ней своим путём, имея надёжный ориентир — не «свои», а народные интересы. Да, не все лидеры большевиков всё всегда понимали верно, но кормчий их партийного «корабля» вёл его, всегда точно зная «мели», «подводные рифы» и фарватер революции.
Григорий Герасименко пишет, что «пружиной», двигавшей обществом, «главной силой, определявшей ход событий», стал «народ, который изо дня в день упорно и настойчиво добивался более-менее сносных условий жизни», и здесь спорить не с чем. Но историк Григорий Герасименко, стараясь быть «объективным» — стремление похвальное, особенно для 1995 года, всё же не понял того, что полутора веками ранее понял романист Александр Дюма.
В романе Дюма «Двадцать лет спустя» бывший господин Бонасье, ставший нищим Майяром, говорит будущему вдохновителю Фронды коадьютору де Гонди: «Все выражают неудовольствие, все жалуются; но сказать «все» — значит, в сущности, сказать «никто»… Все эти жалобы, проклятия могут вызвать только бурю и молнии, но гром не грянет, пока не найдётся предводитель, который бы направил народ…»
