Вообще-то, планировалось, что «Стоунз» не будут лодырничать на солнышке, а сразу приступят ко второму альбому для «Атлантик» — за последние два года у Джаггера и Ричарда накопились песни, не попавшие в лапы Аллену Клейну. Их продюсеру Джимми Миллеру и звукоинженеру Энди Джонсу предстояло кататься к ним из Лондона, а духовая секция — Бобби Киз и Джим Прайс — преданно последовала за ними во Францию и снимала дома на берегу бухты Вийефранш. Обследовали студии звукозаписи в окрестностях Ниццы и Канн, но ни одна не подошла. И тогда Кита посетила идея, которая подарит ему единственный период царствования в «Стоунз». В Неллькот имелся подвал — не подвал, а целый лабиринт, где во Вторую мировую войну, когда здесь жил крупный нацистский чин, якобы допрашивали пленных. Можно ведь записать альбом там?
Под руководством находчивого гастрольного менеджера Иэна Стюарта подвал быстренько обустроили — со свадьбы Мика не прошло и месяца, а запись уже началась. В подвал провели электричество, поставили грубо сработанные деревянные перегородки, за которыми музыканты прятались друг от друга; с сыростью и адской жарой пришлось попросту смириться. Аппаратная размещалась в Мощном Мобиле, припаркованном снаружи. Электричество сбоило и нередко отрубалось вовсе, пока Стю не нашел решения проблемы, которое, выплыви оно на свет божий, привело бы к массовой депортации эффективнее любого наркотика. Одна стена сада выходила на электрифицированную железную дорогу между Ниццей и Монако, Стю умудрился подключиться к ее электросети, и французское Министерство путей сообщения неограниченно и бесплатно обеспечивало «Стоунз» электричеством.
Поскольку дом принадлежал Киту, сессии звукозаписи происходили в Китовое Время. Он вставал около четырех дня, несколько часов тусовался с бесчисленными гостями или у себя в комнате, в обществе шприца. Как правило, глубоко в одиннадцатом часу он подбирал с паркета гитары и ковылял вниз, в деревянных кабинках собирались сессионные музыканты, и включался железнодорожный ток. И поскольку дом принадлежал Киту, каждый трек обычно начинался с инструментала — порой многочасового, пока Кит подбирал нужный убийственный рифф. Мик, вспоминает один свидетель, «чуток играл на губной гармошке, а потом принимался кричать то и сё».
Эта апатия и тотальная расхристанность бесили сосредоточенного и собранного Мика. «Мне там не особо нравилось, — вспоминал он. — Вот эта коммуна, не поймешь — то ли записываешься, то ли живешь, то ли ужинаешь… и очень много народу вокруг толклось». Как потом описал их глубинное несовпадение Кит: «Мик любит понимать, что будет делать завтра. А я рад просто проснуться и глянуть, кто вокруг. Мик у нас рок, я у нас ролл».
Однако, несмотря на отвращение к этой вакханалии, Мик агрессивно, как умел он один, ревновал Кита к любому, кто отнимал у его Проблескового Близнеца чрезмерно много времени. В основном это касалось Грэма Парсонса, который надолго задержался в Неллькот со своей будущей женой Гретчен. Кит и Грэм часами бренчали старые песни The Everly Brothers и невнятно планировали, как Грэм подпишет контракт с «Роллинг Стоунз рекордз». Грэмовы музыкальные таланты Мика тоже привлекали, но, как отмечал один гость, своей безмолвной напряженной ненавистью к ничего не подозревающему сопернику он походил на «тарантула». Кит позже заговаривал о его «странном собственничестве… По-моему, Мик считал, что я принадлежу ему лично».
Солнце исправно согревало Лазурный Берег все лето, и у помешанного на спорте Мика была масса возможностей жечь избыток энергии. Он принялся одержимо играть в теннис — хотя, к его досаде, беспрестанно курящий и с утра до вечера пьющий наркоман Кит все равно обставлял его на корте. Когда к группе поддержки Джаггера присоединилась англичанка-экспат Джун Шелли, ей досталось типично заковыристое задание: Мик возжелал «харлей-дэвидсон» и просто должен был получить его к вечеру того же дня. «Харлей» оказалось негде взять, но в Ницце она нашла «хонды» примерно сопоставимой мощности. Мик и Бобби Киз купили себе по мотоциклу и поехали на них из Ниццы домой в Биот (свою «хонду» Киз разбил пару дней спустя). Джун еще не раз выпадали случаи убедиться, что «слова „нет“ и „это невозможно“ у Мика в лексиконе отсутствуют. „Что значит — мы не можем вызвать настройщика в три часа ночи? Нам надо фортепиано настроить“».
Как неизбежно замечала наблюдательная свита, новехонький брак Мика уже пошел мелкими трещинами. Бьянку беспорядочная, обдолбанная и прокуренная обстановка Неллькот раздражала даже больше, чем Мика, она появлялась там лишь изредка и из-под палки, а возвращалась, кипя из-за чего-нибудь такого, что сделала или сказала Анита. Когда первые восторги любви улеглись, Бьянка с Миком принялись часто ссориться — публично, что он особенно ненавидел, — и у Бьянки обнаружился взрывной темперамент и склонность к рукоприкладству, каких он не знал со времен Крисси Шримптон. «Я видал, как она пару раз заехала ему в ухо, — вспоминает Бобби Киз. — Нет, давайте я перефразирую, пока меня за жопу не взяли. Я видал, как она несколько раз дала ему пощечину».
Беременность протекала нелегко, и Бьянка ясно дала понять, что в конце октября, когда наступит срок, рожать желает в Париже. Она стала часто там бывать, обосновалась в шикарном «Отеле» на рю-де-Бо-Ар, где умер Оскар Уайльд (произнеся знаменитые последние слова: «Или я, или эти мерзкие обои в цветочек»
[267]). Мик мотался туда между сессиями в Неллькот, как только удавалось вырваться. Еще питая надежды на кинокарьеру, он вел переговоры с продюсером «Представления» Сэнди Либерсоном об экранизации пьесы Майкла Макклюра
[268]«Проповеди Джин Харлоу и проклятия Билли Кида». Либерсон несколько раз заезжал в Биот, но ни разу не столкнулся там с Бьянкой. Все чаще пятничными вечерами Кит, хмурясь, объявлял подвальным обитателям, что Мик к ним не приедет, поскольку «опять слинял в Париж».
21 октября в городском роддоме «Бельведер» Бьянка благополучно родила шестифунтовую девочку. Ожидающим новостей репортерам Мик объявил, что его дочь «абсолютно драгоценна и совершенно, совершенно прекрасна», а назовут ее Джейд Шина Джезебел. «Почему Джейд?» — спустя годы спросит его одна подруга. «У нее глаза были такие зеленые», — ответит он.
[269]
Почти полгода Кит, к своему успокоению, полагал, что расслабленная жизнь на Лазурном Берегу касается и тяжелых наркотиков. Благодаря сестре Смитти он прибыл сюда в завязке, но после аварии во время картинга ему от болей прописали морфиновые инъекции, и он вскоре вернулся к героину. Как обычно, вокруг было полно народу, не дававшего ему слезть. Повар в Неллькот, малоприятная личность, известная как Жирный Жак, через марсельских знакомых бесперебойно поставлял высококачественный товар. Когда отпала возможность для транспортировки использовать детей, «Испанец» Тони Санчес привез Киту из Лондона кокаин в игрушечном пианино, предназначенном в подарок малолетнему Марлону. Как-то раз, когда Кит ушел в море на «Метаквалоне-2», моряки с американского авианосца сбросили ему большой мешок травы. Когда в гости после выставки в Ницце заехал Джон Леннон, Мик и прочие так и не увиделись со старым другом и поклонником. Леннон сорок пять минут провел с Китом за закрытыми дверями наверху и отбыл, на прощание заблевав ковер в прихожей.
