И однако, они с Миком не были знаменитой парой, как Брайан Джонс и Анита Палленберг. Даже когда они были обручены и планировали пожениться, на людях Мик по-прежнему метафорически отпускал ее руку, не желал обсуждать ее с газетчиками или признавать, что у них серьезные отношения, а в самых проходных интервью вдали от Лондона подчеркнуто опровергал «все эти слухи насчет меня и Крисси Шримптон». В редких случаях, когда его фотографировали в квартире Харли-хауса — где он слонялся среди декораций, целиком позаимствованных из нового магазина «Хабитат» Теренса Конрана, или пренебрежительно хлебал кофе из «огромной чашки кантонского дизайна», как трепетно отмечал автор в одной подписи, — Крисси в кадре не появлялась.
Едва исчезнув из ее поля зрения, Мик открывал сезон охоты на любую привлекательную особу женского пола, — предположительно, все они поголовно готовы были пасть к его ногам, хотя случалось такое не всегда. Морин О’Грейди из журнала «Рейв!» вспоминает, как осталась с ним наедине в гримерке и тотчас оказалась жертвой прицельного съема. «Он спрашивал, не слишком ли туго на ягодицах и в паху сидят брюки. „Нет, — говорю, — нормально, Мик“. — „Ты уверена? — все спрашивал он. — А тут… а тут… а вот тут?“»
Вскоре после она столкнулась со «Стоунз» в Шотландии — у них были совместные гастроли с The Hollies, и «Рейв» заказал фотосъемку. Не в состоянии позволить себе номер в шикарном отеле «Глениглз», где остановилась группа, Морин попросила своего фотографа подыскать ей дешевый пансион. Фотограф доложил, что свободных мест нигде нет, и тогда Мик предложил ей заночевать в гостевой спальне его номера. «Я сказала: „Спасибо, не надо“, вышла и отыскала поблизости прекрасный пансион, — вспоминает Морин. — Потом фотограф раскололся, что это Мик подговорил его сказать, будто пансионов в окрестностях нет, чтобы мне некуда было деваться и я осталась у него в номере. Мне это все было особенно неприятно, поскольку я знала Крисси… собственно говоря, она мне звонила в Шотландию, спрашивала, как там Мик».
Ради собственного душевного покоя Крисси особо не расспрашивала, что творится на гастролях, и — в эту эпоху, когда еще не было папарацци и языкастых таблоидов, — по большей части пребывала в блаженном неведении. «По-моему, я знала про три его измены или около того, хотя наверняка была куча других, о которых я не узнала. А когда я узнавала, он так раскаивался. Помню, в первый раз, когда я что-то узнала, он поставил „I’ve Been Loving You Too Long“
[151] — она такая красивая, я тогда услышала ее впервые, и мне до сих пор тяжело слушать. И я помню, как он лежал на полу и плакал, уткнувшись мне в ноги, потому что я пригрозила его бросить».
Его долгие гастрольные отлучки в Америку будили тяжелейшие подозрения, несмотря на лавину звонков, писем и телеграмм. Когда Крисси летела встретиться с ним где-нибудь на перевалочном пункте, чаще всего в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, легче тоже не становилось. «По-моему, у меня до сих пор остался список, который он мне составил, — что делать и чего не делать, когда поеду в аэропорт… „Не разговаривать с репортерами… Паспорт с собой? Проверь, пусть лежит в сумочке…“ Должна признаться, мне все это, в общем, нравилось». Но воссоединения с Миком среди прочих «Стоунз» всегда получались ужасно неловкими. «Они явно делали много всего такого, о чем подругам знать не полагалось. Как будто входишь в комнату, и сразу ясно, что люди только что говорили о тебе, — все сразу умолкают».
Невзирая на бесконечные одинокие вечера в сент-джеймсском «Скотче», она изменила Мику всего раз, еще до переезда в Харли-хаус, с музыкантом, который на краткий период прославился брюками еще ýже и сексуальностью еще откровеннее, чем у него. Звали его П. Дж. Проуби — техасец с пикантным вокалом и хвостом, как у Тома Джонса; все его выступления сопровождались ритуальным разрыванием вельветиновых бриджей. Когда Мик был в отъезде, Крисси получила от Проуби рифмованную телеграмму, которую до сих пор цитирует наизусть: «Я сижу и пиво пью, / Грустно, нервничаю. / Если б Мик педрилой был, / Он тебя уже б забыл».
В тот период Крисси жила в своей бывшей студии с Лиз Гриббен — она часто переселялась туда, когда Мик уезжал. Она провела с Проуби ночь, вернулась в студию и обнаружила, что Мик прислал ей белый «мини-майнор», о котором поминал «Рейв!», — вообще-то, она еще не научилась водить. «Лиз сказала: „Он трезвонит из Америки без остановки, беда… а на улице новый белый „мини“ стоит“».
В другой раз, когда она приехала к Проуби, в дом заявились два тяжеловеса, и, судя по их лицам, готовились они разорвать не только его штаны. «Эти два типа мне сказали: „Тебя Мик зовет“, ну и я ушла, — рассказывает Крисси. — Меня увезли, посадили в самолет, я полетела к нему в Ирландию».
Об ЛСД Крисси знала только то, что Мик в своей диктаторской, почти отеческой манере велел ей никогда ЛСД не пробовать. «Где-то в то время „Битлз“ увлеклись кислотой. Помню, в Харли-хаус к Мику заходил Пол Маккартни… он еще принес мне в подарок филодендрон. Он так говорил о кислоте, что я забеспокоилась, — я думала, ни он, ни остальные не понимают, во что ввязываются и как это повлияет на тех, кто считает их ролевыми моделями. Мне казалось, ему об этом стоит чаще вспоминать».
В ту весну 1966 года, к восторгу Мика, состоялось некое светское мероприятие голубых кровей. Великосветская подруга Крисси Камилла, которая тоже работала на Эндрю Олдэма, знала Тару Брауна, четвертого сына лорда Оранмора и Брауна и ирландской пивной наследницы Уны Гиннесс. Мик, Крисси, Брайан и другие из близкого круга «Стоунз» получили приглашение на двадцать первый день рождения Тары в его фамильном доме, замке Лаггала, высоко в горах Уиклоу. До конца года этот молодой человек, которого, казалось, благословила судьба, погибнет, неизвестно зачем — но, вероятнее всего, под кислотой — в спортивном автомобиле «лотус-элан» помчавшись на красный свет в Челси и врезавшись в грузовик; впоследствии его обессмертит Джон Леннон в песне «A Day in the Life» — «the lucky man who made the grade».
[152]
На день рождения Тара закатил богатую гулянку, где выступали The Lovin’ Spoonful и ни молодая рок-звезда, ни ирландский аристократ недостатка в кислоте не испытывали. Где-то посреди кутежа у друга «Стоунз», фотографа Майкла Купера, случились настолько острые галлюцинации, что его перепугало шипение алка-зельцера в стакане воды.
По воспоминаниям Крисси, там Мик впервые и попробовал кислоту — с редкой опрометчивостью заглотнул «марку», а затем повез Крисси и Камиллу по петляющим узким дорогам из замка в аэропорт. Приход случился в дороге — Мик полагал, что в машине возникла средневековая пика и с ее острия ему лыбится отрубленная голова герцога Эдинбургского. Внизу разверзалась пропасть в несколько сот футов глубиной; как рассказывает Крисси, «мы с Камиллой сидели очень тихо и ему подыгрывали, а то мало ли — вдруг он вниз сиганет».
