— Постой! — уже в дверях ткнулся ему в спину грозный отцовский окрик, но Андрей так и не обернулся, и тем более не услышал брошенного ему вслед с раздражением: — Хотя бы ключи от машины забери, идиот.
Бросив на стол так и не востребованную связку ключей, Командор нервно сплел пальцы и вывернул ладони чуть вперед, так, что пальцы затрещали надрывно и незнакомо. Он даже вздрогнул от этого унылого звука — сроду такого неврастенического жеста за собой не замечал.
Нет, каков идиот, этот его сынок! Простота неблагодарная, тварь невоспитанная, лохомань подзаборная. Сволочь. Придурок. Имбецил. Шизофреник.
Сзади тихо скрипнула входная дверь, и Командор снова вздрогнул, обернулся радостно.
В дверях стояла красивая Наташа. Улыбалась в точно выдержанной и правильно обустроенной секретарской манере, ловила глазами его душевный настрой. Настроя тебе захотелось, значит? Что ж. Сейчас ты его получишь…
— Пошла вон отсюда, тварь продажная.
— Что? — опешила Наташа, моргнув длинными нарощенными ресницами.
— Пошла вон. Вон пошла! Проститутка. Чтоб я тебя не видел здесь больше. Никогда! Вон! Без выходного пособия. Тварь. Дешевка продажная. Подстилка рыночная.
За Наташей давно уже закрылась дверь, а он все никак не мог остановиться, до хрипоты изрыгая из себя ругательства. Потом, захлебнувшись, замолчал, будто вынырнул из горячей бездны, задышал часто, отер испарину со лба.
Нет, надо что-то с собой делать, так больше нельзя. Может, психоаналитика грамотного нанять? А может, сразу психиатра? Или геронтолога для борьбы с возрастным неврозом? Надо что-то делать, что-то срочно предпринимать. Бежать от тоски, от неожиданного и унизительного сыновнего «прощай». Да как он посмел, идиот? Отродье неблагодарное, свинопас нищий.
Верткий красный «Пежо» с готовностью притормозил около голосующего Андрея, гостеприимно распахнулась дверца.
— Тебе куда, мужик? — весело спросил водитель.
— На Восточную, новый дом напротив рынка, желтый такой, знаешь?
— Садись, поехали.
Андрей плюхнулся на переднее сиденье, выдохнул тяжело, как после долгой пробежки.
— Что, мужик, проблемы? — выруливая от обочины и пристраиваясь в ряд машин, сочувственно спросил водитель.
— С чего ты решил, что у меня проблемы? — удивленно повернул к нему голову Андрей.
— Так по роже видно… У тебя на лбу крупными буквами написано, что разговор тебе крепкий предстоит. С женой разводишься, да?
— Откуда ты?.. А впрочем, действительно так. Развожусь, брат. Точно.
— А зачем? Другую бабу завел, что ли?
— Ага. Завел. Вернее, полюбил.
— Ну и дурак. Уходить-то зачем? Ну, понравилась другая, бывает. У меня, например, знаешь как? У меня что ни день, то разная баба нравится. Иногда так нравится, что колбасить во все стороны начинает, глупости всякие делаю. И что мне теперь, каждый день новую семью заводить? У меня и так уже третья.
— Да нет… Это не то. Я ж говорю — полюбил.
— А какая разница? Я тоже всех люблю.
— Слушай, чего пристал? Везешь — вези. Раз возишь за деньги. Смотри, зеленый уже горит.
— Да вижу, вижу… Уж и поговорить нельзя… — вздохнул парень и грустно посмотрел на Андрея. Помолчав немного, сердито добавил: — Вовсе не нужны мне твои деньги! Мне, может, просто рожа твоя родной показалась? Стоишь на дороге, граблями машешь… Ну, думаю, наш человек. А ты… Какие нервные все стали…
— Да ладно, не обижайся. Эти ж дела не обсуждаются с первым встречным, сам понимаешь.
— Ага, понимаю… А только все равно — можно я тебе совет дам? Из личного, так сказать, опыта?
— Ну, если из личного, то давай, — обреченно махнул рукой Андрей.
— Ну, тогда, значица, так… Допустим, понравилась тебе баба, и ты ей тоже понравился, поскольку есть мужик. Но ведь никто не знает, на сколько часов и дней вы друг другу понравились, так? Хорошо, если месяца на два. А вдруг только на два дня? Ушел ты от своей… как у тебя супружницу величают?
— Анной.
— Ну, вот. Ушел ты от своей Аньки, пришел к новой милой, жить стали. А через неделю она говорит — чтой-то мне Петька из третьего подъезда ужас как понравился. Даже больше, чем ты. Так что проваливай, милый мой, откуда пришел. Я, понимаешь ли, женщина честная, одновременно с двумя мужиками спать пока еще не привыкшая. Вот и все твои нравились-перенравились, люблю-не люблю.
— Не, мужик… У меня не тот случай, — смеясь, возразил Андрей. — У меня любовь настоящая, можно сказать, первая.
— Иди ты! Настоящая, говоришь? Так в наше время настоящего-то вроде ничего нет… Золото, говорят, и то подделывают. Многие на пальце носят колечко со штампиком, и знать не знают, что это подделка. Главное, в голове обманная уверенность есть. Золото, и все тут. И с женой так же. Поставил штампик в паспорте, и не думай ни о чем. Живи. А начнешь думать да сомневаться — изведешься зазря, а любви никакой так и не сыщешь.
— Нет, мужик. Это не про меня. Моя семейная жизнь только начинается. Настоящая, счастливая. В горе и в радости. Я, можно сказать, ради этой жизни с отцом родным порвал.
— Иди ты! Из-за бабы — с отцом? Ну, ты даешь… Что ж, успехов тебе в трудностях. Тебя во двор завезти или как?
— Да нет, не надо во двор… Сколько я тебе должен?
— Нисколько. А за разговор спасибо. Хотя и не за что тебе спасибо говорить, если по большому счету! Я только в голове все по полочкам разложил, а ты — любовь, любовь… Ладно, вылазь. Не трави душу.
— Ну, тогда пока.
— Бывай, мужик…
Анька открыла дверь, глянула на Андрея настороженно. В глазах вопрос, на губах улыбка ласковая, непривычная. Спросила с надеждой:
— Андрюш, ты мобильник потерял, да? Мы тебе с мамой звонили из санатория, звонили…
— Нет, не потерял. Вы когда приехали?
— Вчера еще… А где ты был, Андрюша? Я папе твоему тоже звонила, но он не сказал ничего. Знаешь, как я переволновалась?
— Ага. Снервничала. Я помню.
— Ой, так ты на маму сердишься, да? Что она на тебя накричала перед отъездом?
— Нет. Ни на кого я не сержусь, Ань. Пойдем на кухню, поговорим.
— Анютка, ты с кем бубнишь? — послышался из ванной сердитый голос тещеньки, и вот уже красно-квадратная распаренная физиономия высунулась из двери, окинула Андрея маленькими злыми глазками.
— А-а-а… Явился, ирод! Совсем тут заблукал без жениного пригляду? Говорила я Анютке…
— Отстань, мамо! Дай нам поговорить! — сердито зашипела на нее Анька.
— Ага, давай… Вожжайся с ним больше, ядрена-матрена простодырая! Да с им разве можно по-человечески-то? Разве он понимает?
