«Есть ли у него враги! Были, но они уже умерли, поэтому нет необходимости говорить о них. Пусть он не боится живых. Выпустит три книги, которые обойдут всю землю. Леонид Леонов — благословенный…»
«Роман должен появиться через три года, и его будет редактировать женщина, но она должна быть очень доверенным лицом. Книга будет иметь огромный успех и будет принята хорошо всеми людьми, даже молодёжью…»
Ну, три года — значит, три года, решил Леонов.
Ещё раз он попытается всерьёз поговорить с Горбачёвым, когда тот прибудет к нему сам, лично. В первых числах июня 1989 года несколько крупнейших изданий страны выйдут с заметками о том, что генеральный секретарь навестил старейшего советского писателя Леонида Леонова 31 мая, в день его 90-летнего юбилея.
— Горбачёв приехал довольно неожиданно, без большой охраны… как-то сами собой появились квадратные ребята на лестничной клетке, — вспоминает Николай Макаров, внук писателя.
Генсека сопровождали коммунистические и писательские чины, в достаточно серьёзном количестве — десятка два человек… генсек заявился с огромным букетом красных, цвета обновлённого социализма, как пошутил Горбачёв, роз.
В те дни шёл десятый съезд народных депутатов, и генсек приехал между заседаниями.
«Мы тогда не поняли, но этот приезд был, конечно, не ради деда — скорее знаком уважения к консервативному крылу, полезным, как, наверное, казалось Горбачёву в дни съезда», — признаётся Макаров.
Именно на этой встрече Горбачёв сказал Леонову, что читал «его» книгу «Бруски». Писатель вида не подал.
Быстро накрыли стол, разлили грузинское вино, самое простое.
Леонов пошутил, кивнув на бокал Горбачёва:
— Вам, может быть, нельзя, вы же за рулём, за штурвалом? — имея в виду, естественно, управление государством и проходящий съезд.
Горбачёв засмеялся. В бокал его случайно попал большой кусок пробки, плескался там… но ничего, он выпил, а пробку оставил.
Штурвал, надо сказать, начал выходить из рук Горбачёва сразу после встречи с Леоновым: на съезде начали критиковать генсека, вскоре была создана так называемая межрегиональная группа… ну и так далее.
Что до визита к Леонову, то некоторое время писателю удалось пообщаться с главой государства один на один.
— Никакого разговора не получилось, — мрачно признался Леонов потом. — Им это не было нужно. Катастрофу я не предотвратил бы… но про пожар, который занимался, они могли бы услышать. Ещё было время.
Некоторые мемуаристы вспоминают о случившемся чуть позже личном звонке Горбачёва Леонову: в этот раз генсек пригласил его на очередную встречу с интеллигенцией.
Разговор по телефону был недолгим, но известно, что Леонов вновь поднял тему сбережения нации.
— Если так дальше пойдёт, — сказал он генсеку, — варягов придётся приглашать на Русь.
Горбачёв конечно же леоновский пессимизм не поддержал. Наверняка что-нибудь бодрое вспомнил из классиков по случаю. Он вообще был упоительно бодр тогда.
На встречу, куда его приглашал Горбачёв, Леонов не пошёл.
* * *
Всеобщего оптимизма тех лет Леонов никак не разделял. Он и в иные-то времена предпочитал пессимистично смотреть на будущность, а тут тем более.
Осенью 1989 года Леонов позвонит своему знакомому литератору Сергею Власову, которому в своё время подавал рекомендацию в Союз писателей. «Принеси, — скажет, — мышеловки: мыши одолели совсем».
Как тут не вспомнить описанное Леоновым ещё в «Записях Ковякина…» нашествие тараканов, случившееся в 1917 году. Опять природа начала трескаться на глазах и из щелей полезла всякая мелкая нечисть.
— Вместо того чтоб развивать экономику, — говорил Леонов Владимиру Стеценко, — «рыночники» сдали огромный внутренний рынок ростовщикам и спекулянтам. Попрошайничают и закупают в долг залежалые тряпки и продовольствие. Сейчас вернутся войска из Европы, триста тысяч! Их надо поселить, строить дома. В деревни старые солдат не расселишь. В моей родовой деревне Полухино две старухи остались. Разваливаются пустые хаты. Как туда вселить? Вся инфраструктура разрушена. Городские «фермеры» — едут по наивности в мёртвые деревни. Но без инфраструктуры, без агронома ничего не сделаешь!..
Мемуаристы вспоминают 1990 год, когда речи Бориса Ельцина и упоминавшегося нами Яковлева вызывали у Леонова просто физическую брезгливость.
— Ну а чего мы хотим? — говорил он, не сбрасывая очевидной вины с советского времени. — Партийное сито имело такие мелкие ячейки, что во власть могли пройти только пройдохи… Всё рухнет в одночасье, потому что этих заменить некем!
— Тупое нарциссианство Горбачёвых, Яковлевых, Ельциных проявляется как лакмусовая бумажка при первом же прикосновении, — так, если верить Ларионову, говорил Леонид Максимович в том же девяностом, когда советский генсек получил Нобелевскую премию мира.
— Жаль, этого никто не замечает, и замечать не хочет, — сердился писатель. — А Горбачёв уже распустил павлиний хвост… Мировая печать его похваливает, за него домысливает. А речи его тошно слушать, косноязычные, невнятные, около-государственные, бахвальство узколобое…
Но ладно бы приходилось только одного генсека слушать. Что тогда творилось в российских газетах и журналах! Вой и гай стоял неумолчный. Россию, каждую скрепу её будто бы изъедали тысячи неустанных короедов.
В марте — апреле 1990 года сразу несколько изданий, в числе которых «Литературная Россия», «Наш современник», «Московский литератор», публикуют Письмо писателей России Верховному Совету СССР, Верховному Совету РСФСР и ЦК КПСС.
«Травля, шельмование и преследование коренного народа» — так называлось это письмо.
Подпись Леонова стояла одной из первых в списке подписавших, среди которых были Сергей Викулов, Анатолий Иванов, Юрий Кузнецов, Пётр Проскурин, Александр Проханов, Валентин Распутин…
«В последние годы под знамёнами объявленной „демократизации“, строительства „правового государства“, под лозунгом борьбы с „фашизмом и расизмом“ в нашей стране разнуздались силы общественной дестабилизации. <…> Их прибежище — многомиллионные по тиражам центральные периодические издания, теле- и радиоканалы, вещающие на всю страну» — так говорилось в этом письме, в некоторых своих положениях не потерявшем, что называется, актуальности и по сей день.
«Происходит беспримерная во всей истории человечества массированная травля, шельмование и преследование представителей коренного населения страны. <…>
Представители трёх его ныне живущих поколений, начиная от ветеранов Великой Отечественной войны, спасших мир от гитлеризма, представители разных специальных слоёв и профессий — люди русского происхождения — ежедневно, без каких-либо объективных оснований именуются в прессе „фашистами“ и „расистами“ или же — с сугубо биологическим презрением — „детьми Шарикова“, то есть происходящими от псов. Это прямо приводит на память гитлеровскую пропагандистскую терминологию относительно русских, „низшей“ славянской расы.
