– Не можете ли вы взять меня в телегу, если отправляетесь по дороге в Ашби? – спросила Хетти. – Я заплачу вам.
– Конечно, – сказал высокий молодец с медленною улыбкою, свойственною людям, тяжелым на подъем. – Я могу взять вас очень легко, и не нужно мне ваших денег, если вам все равно лежать немножко сжавшись на тюках с шерстью. Откуда вы? И что вам нужно в Ашби?
– Я иду из Стонитона. Мне далеко идти – в Виндзор.
– В услужение, что ли, или за чем другим?
– Я иду к брату; он солдат и находится там.
– Ну, я еду всего-то до Лейстера, и это-то довольно далеко, но я возьму вас, если вам все равно ехать немножко медленнее. Лошади и не почувствуют вашей тяжести, как не чувствуют тяжести вот этой собачонки, которую я нашел на дороге недели две назад. Она, должно быть, потерялась и вот с тех пор все дрожит. Ну-ка, давайте вашу корзинку да подойдите сзади, я вас подсажу в телегу.
Лежать на тюках с шерстью, при щели, оставленной между занавесками покрышки для прохода воздуха, было теперь для Хетти истинной роскошью, и она пролежала в полудремоте несколько часов, пока извозчик не подошел спросить ее, не хочет ли она выйти из телеги и поесть чего-нибудь; сам он шел пообедать вот в эту харчевню. Поздно ночью приехали они в Лейстер, и таким образом прошел второй день путешествия Хетти. Она издержала деньги только на пищу, но чувствовала, что не будет в состоянии перенести такую медленную езду еще один день, и утром отправилась к конторе дилижансов, чтоб спросить о дороге в Виндзор и узнать, позволят ли ей средства проехать часть расстояния снова в дилижансе. Нет! расстояние было слишком велико, дилижансы были слишком дороги: она должна отказаться от них. Но пожилой приказчик в конторе, тронутый ее миловидным, озабоченным личиком, написал ей имена главных местечек, чрез которые она должна пройти. Это было ее единственным утешением в Лейстере, потому что мужчины смотрели во все глаза, когда она проходила по улице, и в первый раз в своей жизни Хетти желала, чтоб никто не смотрел на нее. Она снова отправилась в путь; но в этот день она была счастливее, потому что ее скоро догнала извозчичья телега, доставившая ее в Гинкли, а благодаря возвращавшейся коляске с пьяным почтальоном, который напугал ее тем, что ехал как Ихой, сын Нимши, делал ей различные шутливые замечания, оборачиваясь задом на своем седле, она еще до ночи была в самой середине лесистого Ворикшейра. Но ей говорили, что до Виндзора все еще оставалось почти сто миль. О, как обширен был этот свет и как трудно было для нее найти в нем дорогу! По ошибке она попала в Стратфорд-на-Авоне, так как она видела, что Стратфорд был помещен в ее списке местечек, а там ей сказали, что она далеко отошла от своей настоящей дороги. Только на пятый день прибыла она в Стони-Стратфорд. Какой незначительною кажется эта дорога, когда вы смотрите на карте или вспоминаете о ваших приятных поездках на луговые берега Авона или оттуда. Но как утомительно длинна была она для Хетти! Ей казалось, будто эта страна с ровными полями и изгородями, разбросанными домиками, деревнями и рыночными городками, которые все были так схожи в ее равнодушных ко всему этому глазах, не должна иметь конца, и она должна бродить среди них всегда, измученная, поджидая у пошлинных застав какую-нибудь телегу и потом видя, что телега везла ее только небольшое расстояние, иногда только до какой-нибудь фабрики не дальше мили. Она с отвращением входила в публичные дома, где должна была обедать и делать вопросы, потому что в них всегда были праздношатающиеся мужчины, смотревшие на нее во все глаза и грубо подшучивавшие над ней. Ее тело было также чрезвычайно утомлено в эти дни новой усталости и беспокойства; в эти дни она казалась гораздо бледнее и утомленнее, чем во все время тайного страха, которое она пережила дома. Когда наконец она достигла Стони-Стратфорда, ее нетерпение и усталость восторжествовали над ее экономическою осторожностью; она решилась ехать в дилижансе всю остальную дорогу, хотя бы ей стоило это всех остальных денег. В Виндзоре ей не нужно будет ничего, ей нужно будет только найти Артура. Когда она заплатила за проезд в последнем дилижансе, у нее оставался один только шиллинг; и когда она вышла из дилижанса у гостиницы под вывеской «Зеленый человек» в Виндзоре в двенадцать часов на седьмой день, голодная и ослабевшая от изнеможения, то кучер подошел к ней и просил не забыть его. Она опустила руку в карман и вынула шиллинг, но слезы навернулись у нее на глазах, когда она почувствовала свою слабость и подумала, что она отдавала свои последние средства получить пищу, которая действительно была ей необходима, прежде чем она отправится отыскивать Артура. Когда она протягивала шиллинг, то обратила свои темные, полные слез глаза на кучера и спросила:
– Можете вы мне сдать полшиллинга?
– Нет, нет, – ответил тот грубым голосом, но добродушно, – не нужно… оставьте шиллинг себе.
Содержатель «Зеленого человека» стоял довольно близко, чтоб быть свидетелем этой сцены; а он был такой человек, у которого обильная еда служила для того, чтоб поддерживать его добродушие, так же как и его особу, в наилучшем состоянии. А прелестное, влажное от слез личико Хетти непременно нашло бы чувствительную фибру в большей части людей.
– Войдите, молодая женщина, войдите, – сказал он, – и закусите чего-нибудь. Вы порядком изнурены, я могу видеть это. – Он взял ее за руку и сказал жене: – Вот, голубушка, сведи эту молодую женщину в гостиную; она немного расстроена.
Слезы Хетти катились быстро. Это были только истерические слезы: она думала, что у нее не было теперь причины плакать, и ей было досадно, что от слабости и усталости она была не в состояния удержать слезы. Наконец она была в Виндзоре, недалеко от Артура.
Она смотрела жадными, голодными глазами на хлеб, мясо и пиво, которые принесла ей хозяйка, и в продолжение нескольких минут забыла обо всем, предавшись услаждающим ощущениям при удовлетворении голода и восстановлении истощенных сил. Хозяйка сидела против нее в то время, как она ела, и смотрела на нее пристально. И неудивительно: Хетти сняла шляпку, и ее локоны рассыпались; вид усталости придавал еще более трогательное выражение юности и красоте ее лица; потом глаза доброй женщины обратились на ее фигуру, которую Хетти не приложила старания скрыть при торопливом одевании во время своего путешествия, а чужой глаз открывает то, что проходит незамеченным со стороны знакомых ничего не подозревающих взоров.
– Ну, вы не очень-то в состоянии путешествовать, – заметила она, бросив взгляд на руку Хетти, не украшенную свадебным кольцом. – Вы издалека?
– Да, – отвечала Хетти, побуждаемая этим вопросом к большей власти над собою и чувствуя себя бодрее после еды. – Да, я прошла порядочное расстояние и чрезвычайно утомилась. Но теперь мне лучше. Но можете ли вы сказать, какой дорогой пройти мне к этому месту?
При этих словах Хетти вынула из кармана лоскуток бумаги; то был конец Артурова письма, где он написал свой адрес.
В то время как она говорила, содержатель гостиницы вошел в комнату и стал смотреть на нее так же пристально, как смотрела его жена. Он взял лоскуток бумаги, который Хетти подавала через стол, и прочел адрес.
