А между тем и в такую погоду человек может подвергнуться убийственному несчастью. Если справедливо, что природа в известные моменты как бы носит в себе предчувствие о судьбе одного человека, то не должно ли быть справедливо и то, что она, кажется, нисколько не печется о другом и не замечает его? Нет ни одного часа, в который не родились бы и радость и отчаяние; нет утреннего света, который не приносил бы с собою новой боли сильной печали, равно как и новых сил гению и любви. Ведь нас такое множество, и наша участь так различна – можно ли удивляться, что расположение натуры находится часто в строгом контрасте с великим кризисом нашей жизни? Мы дети обширной семьи; научимся же, как научаются такие дети, не ожидать, что о наших ушибах будут много заботиться, а довольствоваться небольшим уходом и небольшими ласками и тем более станем помогать друг другу.
Для Адама этот день был тяжел: в последнее время он исполнял почти двойную работу. Он продолжал заниматься, как старший работник, у Джонатана Берджа, пока на его место не найдется удовлетворительный человек; а Джонатан не торопился искать себе такого человека. Но он весело исполнял лишнюю работу, потому что его надежды касательно Хетти снова прояснились. После дня рождения каждый раз, когда она видела его, она, казалось, делала усилия, чтоб обращаться с ним как можно ласковее, она будто хотела доказать ему, что простила его молчание и холодность во время танца. Он ни разу не упоминал о медальоне. Он был слишком счастлив, что она улыбалась ему, чувствовал себя еще счастливее, потому что замечал в ней более смиренный вид, что-то особенное, приписывая это развитию женской нежности и серьезности. «Ах! – беспрестанно думал он, – ведь ей только семнадцать лет; еще немного – и она уже не будет так беззаботна. И ее тетка всегда рассказывает, как она проворна при работе. Она, я уверен, будет такою женою, что матушке никогда не удастся и поворчать на нее». Правда, он видел ее дома только два раза со дня рождения. Однажды в воскресенье, когда он намеревался зайти на ферму из церкви, Хетти присоединилась к обществу старших слуг с Лесной Дачи и пошла домой с ними, будто хотела поощрить мистера Крега. «Она уж очень расположена к этим людям из экономкиной комнаты, – заметила мистрис Пойзер. – Что меня касается, то я никогда особенно не жаловала господских слуг… они почти все похожи на жирных собачонок знатных леди, что вот не годятся ни дом сторожить, ни на жаркое, а только на показ». Другой раз вечером она ушла в Треддльстон купить какие-то вещи, хотя, к его немалому удивлению, возвращаясь домой, он увидел в некотором расстоянии, как она шла по дороге, которая вовсе не вела из Треддльстона. Но когда он торопливо подошел к ней, она была очень ласкова и просила его возвратиться с ней на ферму, когда он довел ее до ворот двора. Она прошла несколько дальше по полям, возвращаясь из Треддльстона, потому что ей не хотелось идти домой, говорила она: на чистом воздухе было так мило, а ее тетка вечно делает столько хлопот, когда ей, Хетти, нужно идти со двора. «О, пожалуйста, пойдемте к нам!» – сказала она, когда он, пожимая ей руку, хотел проститься с ней у ворот; и он не мог устоять против ее желания. Таким образом он вошел с ней, и мистрис Пойзер удовольствовалась только легким замечанием, сказав, что Хетти пришла позже, чем ее ожидали; а Хетти, которая, казалось, была не совсем в духе при встрече с ним, улыбалась, болтала и с необыкновенною предусмотрительностью старалась угодить всем.
Он видел ее тогда в последний раз, но надеялся, что завтра у него найдется свободного времени зайти на ферму. Сегодня, он знал, был тот день, в который она ходит на Лесную Дачу шить у горничной; итак, он постарается поработать сегодня вечером как можно больше, чтоб быть свободным завтра.
В числе других работ Адам имел надзор над некоторыми починками в той части лесной фермы, которую до настоящего времени занимал Сачелль, как управляющий, и которую, если верить слухам, старый сквайр предоставлял занять какому-то хвату в сапогах с отворотами; некоторые поселяне видели, как последний однажды проезжал верхом по парку. Что сквайр решился на починки, это можно было только объяснить его желанием получить арендатора, хотя общество, собиравшееся по субботам вечером у мистера Кассона, единогласно утверждало за своими трубками, что не найдется человека с здравым смыслом, который захотел бы взять лесную ферму, если к ней не будет присоединено больше пашни. Впрочем, как бы то ни было, починки приказано было произвести со всевозможною поспешностью; и Адам, занимаясь от мистера Берджа, выполнял приказание с обычною энергией. Но сегодня, поработав в другом месте, он мог прийти на лесную ферму только поздно после обеда. Тут он заметил, что часть старой крыши, которую он рассчитывал сохранить, села. Ясно было, что из этой части строения нельзя было сделать ничего хорошего; ее нужно было сломать до основания. Адам немедленно составил в голове план, как снова выстроить эту часть так, чтоб тут были самые удобные хлева для коров и телят и помещение для всякой утвари, и все это без больших издержек на материалы. Таким образом, когда разошлись работники, он сел, вынул свою карманную книжку и занялся черчением плана и подробным означением требовавшихся материалов, желая показать все это мистеру Берджу завтра утром и склонить его, чтоб он уговорил сквайра согласиться на предложение Адама. Сделать какое-нибудь хорошее дело, как бы оно ни было мало, всегда было удовольствием для Адама, и он сидел на отрубке, над книгою, лежавшею на чертежном столике, по временам тихо посвистывая и поворачивая голову набок с едва заметною улыбкою самодовольства, даже гордости, потому что если Адам любил хорошее дело, он также любил и думать: «Я сделал это!» Я полагаю, что те только люди свободны от этой слабости, которые никакую работу не могут назвать своею собственною. Было уж почти семь часов, когда он кончил и опять надел свою куртку. Окинув кругом глазами всю работу, он заметил, что Сет, который работал здесь сегодня, забыл взять с собою свою корзинку с инструментами. «Вот хорошо, парень-то оставил здесь свои инструменты, – подумал Адам, – а он должен работать в мастерской завтра. Ну, есть ли на свете такой рассеянный малый! Он непременно забыл бы голову, если б она не была прикреплена у него к плечам. Ну, счастье еще, что они попались мне на глаза: я снесу их домой».
Строения лесной фермы находились на самом конце парка, на расстоянии десяти минут ходьбы от аббатства. Адам приехал туда на своем пони, намереваясь по дороге домой подъехать к конюшням и оставить там свою лошадку. У конюшен он встретил мистера Крега, пришедшего посмотреть на новую лошадь капитана, на которой последний должен был уехать послезавтра. Мистер Крег задержал Адама, чтоб рассказать, как все слуги должны будут собраться у ворот двора и пожелать молодому сквайру всякого благополучия в то время, как он выедет из дома, так что, когда Адам вышел в парк, бросив корзинку с инструментами на плечи, солнце уже почти садилось, посылая горизонтальные багровые лучи между большими стволами старых дубов и украшая каждое голое местечко земли мимолетным блеском, который придавал этому местечку вид брильянта, брошенного на траву. Ветер теперь стих, и только легкий ветерок шевелил листьями с тонкими стебельками. Кто просидел дома весь день, был бы рад пройтись теперь; но Адам достаточно был на чистом воздухе и желал сократить свой путь домой. Он для того намеревался пройти парк поперек и пройти чрез рощу, где не был уже несколько лет. Он быстро прошел парк, идя по тропинкам между папоротником, сопровождаемый по пятам Джипом; он не останавливался любоваться великолепными изменениями света, даже едва заметил это… а между тем чувствовал присутствие его каким-то тихим, счастливым благоговением, которое сливалось с его деловыми труженическими мыслями. И как мог он не чувствовать этого? Даже олени чувствовали это и становились робче.
