Лагерь еще спал. Только часовые и старики торговцы, которым по-стариковски не спалось, уже совершали утреннюю молитву, не предчувствуя близкой опасности.
Томительно тянулось время. Кутузов сидел один, то и дело поднося трубу к глазу: волновался.
Понемногу на обоих берегах начали просыпаться, но в рущукском лагере все было спокойно. По Дунаю от Рущука к турецкому лагерю на русском берегу, как всегда, сновали лодки, тянулись паромы, перевозившие провиант и фураж. Шла обычная жизнь.
«Любопытно, где-то сегодня визирь: в Рущуке или здесь, на нашем берегу?» – подумал Кутузов.
Возле командующего уже собрался его штаб. Офицеры сидели, стояли, ходили. Командующий молчал, и все молчали.
Только Ланжерон, пришедший позже других, беседовал в сторонке с генералом Сабанеевым, маленьким, точно полковой барабан. Говорил он как будто вполголоса, но некоторые слова произносил так, что их слышали все:
– Я полагаю… Я предупреждал Маркова… Я советовал Михаилу Илларионовичу…
И вот дождались: с противоположного берега донеслись отдаленные выстрелы. Все сразу встрепенулись. Кто имел зрительную трубу, прильнул к ней. Остальные нетерпеливо расспрашивали: «Ну, что там? Что видно?» Денщик Ничипор, со щеткой в одной руке и генеральским парадным мундиром в другой, тоже вышел из палатки. Он стоял с ординарцем и, щурясь, силился рассмотреть, что происходит у турок.
Вот по дороге к лагерю заклубилась пыль. Вдоль Дуная мчались во весь опор всадники: должно быть, турецкие разъезды наконец наткнулись на Маркова и спешили предупредить своих.
Немного спустя в рущукском лагере поднялся переполох. Было видно, как с поля вели верблюдов, лошадей, как запрягали повозки и арбы, а кое-кто уже бежал пешком в Рущук.
Все пристально смотрели на дорогу:
– Когда же, когда покажутся наши?
И вот показались каре генерала Маркова. Издали они представлялись такими маленькими!
Не встречая сопротивления и видя улепетывающих, перепуганных спагов, пехота Маркова шла бодро, стройно, быстро. Через реку доносилась живая барабанная дробь.
– Как идут! Словно на параде!
– Молодцы!
– Вон впереди на коне сам Евгений Иванович!
– Суворовский герой! – говорили штабные.
Турок в лагере было еще втрое больше, чем наступающих русских, но тех, кто мог бы оказать сопротивление, нашлось не много. Все эти константинопольские риджалы, приехавшие насладиться победой над гяурами, купцы и маркитанты, ждавшие хорошей торговли, муллы, слуги пашей, обозники – все они не думали обороняться. Они бросали все и спешили поскорее унести ноги. Беспорядочный поток беглецов разлился по дорогам в Шумлу и Рущук.
Горсть храбрецов встретила русских у лагеря, но не могла устоять против грозной силы пяти каре Маркова: она гибла от ружейного огня и ядер полевой артиллерии, падала под ударами штыков и сабель.
Артиллеристы у орудий, стоявших на возвышенности, не знали, что и делать. Повернуть тяжелые пушки в сторону наступающих с тыла «неверных» не хватало времени. А долго защищаться ятаганами топчи не могли. Еще минута-другая – и турецкие пушки в руках марковских артиллеристов.
Кутузов приказал Маркову, захватив неприятельские орудия, тотчас же стрелять из них по лагерю турок на левом берегу.
Так и было исполнено. Блеснул огонь, другой, третий – прокатился пушечный гром. Марков бил по врагу из его же пушек.
– Ура! – крикнул Кутузов, размахивая шапкой.
Его радостный крик подхватили штабные, и он покатился от одного фланга русских редутов до другого.
XII
Кутузов был весел: все шло, как он задумал. Марков хозяйничал в визирском лагере, его артиллерия не переставая била из захваченных пушек по туркам, сидевшим на левом берегу. Туркам оставалось только прятаться от ядер в норы и ямы. Их небольшая артиллерия была быстро подавлена.
– Попал осман как кур во щи!
– А не спросясь броду, не суйся в воду! – говорили солдаты.
Кутузов приказал Маркову не трогать Рущука, а только захватить все перевозочные средства на Дунае. Окруженные на левом берегу турки не могли бежать: у их пристани болтались лишь две-три небольшие лодчонки.
К вечеру генерал Марков прислал командующему трофеи: двадцать два знамени, булаву янычарского ага и первую партию пленных.
– Что, припасов в лагере много нашли? – спросил Кутузов у офицера, привезшего трофеи.
– Много, ваше высокопревосходительство. Кладовых пятьдесят с амуницией и порохом, склады с мукой и зерном, кофе. Экипажи, повозки, лошади, верблюды – все ихнее хозяйство. Всего полно!
– Потери у турок большие?
– Тысячи полторы.
– А наши?
– С десяток убитых и полсотни раненых. Майора Бибикова взяли в плен…
– Ах, Павлушка! – хлопнул себя руками по коленям сидевший перед палаткой Кутузов. – Как же это его угораздило?
– Слишком вырвался вперед, анатолийцы сшибли с коня и увезли в Рущук.
– Да, нехорошо! – забеспокоился о племяннике Михаил Илларионович. – Но жив?
– Жив, жив, ваше превосходительство!
– Тогда ничего. Авось выменяем: вон у нас сколько добычи! – посмотрел Кутузов на разношерстную толпу турок, сгрудившихся в стороне.
Среди пленных особенно выделялся пожилой, круглый как шар, турок. Он смотрел исподлобья и не мог унять дрожь коротеньких рук, сложенных на животе: так, очевидно, он трусил.
– Кто вон тот, как арбуз? – спросил командующий.
– Это, ваше высокопревосходительство, заведующий всей их продовольственной частью.
– Недаром он такой тучный. Что же вы его не уважили? Подзови, братец, ишь как его трясет.
Антон Фонтон, стоявший за стулом командующего, сказал толстяку, что с ним хочет говорить русский генерал. Толстяк с неожиданной проворностью юркнул в толпу пленных.
– Чего он так испугался?
– Вероятно, думает, что ему отрубят голову, – усмехнулся Фонтон и пошел к пленным.
– Ничипор, – сказал Кутузов денщику, глазевшему вместе со всеми на трофеи и пленных, – живо принеси варенье и стакан воды. Угостим визирского интенданта: он ведь присылал нам лимоны и апельсины! Долг платежом красен.
Ничипор кинулся в палатку.
Переводчик кое-как убедил турецкого интенданта, что ему не угрожает опасность. Прикладывая руки к голове и груди, кругленький турок несмело подкатился к Михаилу Илларионовичу.
– Пусть сядет на свой барабан, – предложил Кутузов, указывая на турецкий барабан, который привезли вместе с другими трофеями.
Турок поспешно сел.
– Подавай ему варенье и воду, – обернулся к денщику Кутузов.
