– Рада за тебя! – рассмеялась Марина. – Только вот интересно, в кого: в Ваську или в Пороховщикова?
– Ясное дело, в Василия!
– Значит, ты все-таки изменяла ему на дискотеке с Лешкой?
– Не-а! – помотала головой Милка.
– Тогда я вообще ничего не понимаю… Почему же они дрались?
– Видишь ли, я ему не изменяла, но сказала, так… между прочим… что будто бы Пороховщиков положил на меня глаз и вообще… будто бы пристает…
– То есть ты натуральным образом Лешку подставила, просто оговорила, да?
– Ну… допустим… Только в этом ничего ужасного нет, а даже наоборот!
– Как это ничего ужасного нет, если у Лешки синяк во все лицо?!
– Синяк – явление временное, зато Леночка Слесаренко, возможно, будет при нем постоянно.
– Да? – удивилась Марина.
– Вот именно! Прикинь, она думает, что Лешка из-за нее с Васькой дрался!
– С чего ты взяла?
– С того! Ты вот Пороховщикова жалеешь, а он, между прочим, этот синяк будет как орден носить. Он, если хочешь знать, на Ваську совсем не сердится и даже просил его никому не говорить о недоразумении, чтобы Леночку оставить в счастливом заблуждении.
– Ну и ну! – только и смогла проговорить Марина.
– Да! Вот такие дела! – подытожила Милка.
– Ясно. А поскольку Кура… то есть Василий полез из-за тебя в драку, то ты решила в него как следует влюбиться?
– Видишь ли, я думаю, что я и так уже была… в общем, на грани… А теперь у нас так хорошо, так хорошо, что ты даже не представляешь! Я его догнала и… в общем, утешила… Мы так целовались, так целовались… тебе, конечно, этого еще не понять…
Марина вздрогнула. Еще как понять! При воспоминании о Вадиме ее бросало в дрожь. Она не знала, как ей теперь относиться к самой себе. Какой же она оказалась отвратительной, ветреной и непостоянной. Еще вчера днем она умирала от несчастной любви к Богдану, а вечером уже целовалась с Орловским и, похоже, была неприлично счастлива. Она не могла простить Рыбареву предательства, а сама в первый же подвернувшийся момент предала его самым подлым образом, да еще тогда, когда он, оскорбленный и униженный, так нуждался в ее поддержке.
– Ну а ты что теперь намерена делать? – услышала она Милкин голос.
– В каком смысле? – не поняла Марина.
– В прямом. Рыбарь-то теперь опять один. Маргошка его здорово отделала!
– Я тут ни при чем, – скромно опустила глаза Митрофанова.
– Понятно, что ни при чем. Я спрашиваю, что ты станешь делать, если Богдан опять к тебе подкатится?
– Он не подкатится…
– А если подкатится? Простишь?
– Нет, – твердо ответила Марина.
– Да ну? – вскинула брови Милка. – Наша жалостливая Марина да не поможет нуждающемуся в любви и утешении?
– Не помогу.
– Ты решила сменить имидж?
– Дело не в имидже…
– А в чем?
– Не знаю еще, Милка. Скорее всего, Богдан опоздал. Все у меня к нему перегорело…
– Неужто? – хитро улыбнулась Константинова. – А к кому загорелось? Неужели к Феликсу? Он тебя глазами прямо-таки поедом ест! И вообще, я видела, как ты с ним целых два танца подряд танцевала. Так к нему загорелась-то?
– Нет.
– Ну… не к Кривой же Ручке…
– Нет.
– Что-то ты, подруга, очень односложно отвечаешь. Неужели… все-таки Вадик? – Милка аж привстала с кресла.
– Нет, – так же решительно ответила Марина, потому что, честно говоря, никак еще не могла в себе разобраться.
– Значит, ни к кому? – зловеще сузила золотистые глаза Константинова, как делала всегда, когда собиралась обидеться.
– Не обижайся, Милка. Все еще вилами на воде писано. Радуйся лучше, что все у тебя с Василием прекрасно.
При упоминании о Куре лицо Константиновой расплылось в улыбке, и она забыла про Маринины проблемы и сложности.
– Ладно, некогда мне тут с тобой, – сказала она. – Мы сегодня с Васей на концерт идем в «Юбилейный».
– Кто там выступает? – спросила Митрофанова, чтобы окончательно отвлечь от себя подругу.
– Какая-то группа. Какая разница! Главное, что мы с Васей… – она чмокнула Марину в щеку и умчалась по своим делам.
Марина еще улыбалась, вспоминая Милку с Курой, когда в дверь опять позвонили. Улыбаясь, она и открыла дверь. Перед ней стояла… Марго Григорович. Митрофанова в полном столбняке застыла на пороге напротив первой красавицы своего класса.
– Пройти-то позволишь? – усмехнувшись, спросила Марго.
– Да… конечно, проходи, – посторонилась Марина. – Раздевайся.
– Нет, я ненадолго, – буркнула та и, уже больше ни о чем не спрашивая, прошла в Маринину комнату и уселась на диван, положив одну длинную ногу на не менее длинную другую. Митрофанова молча уселась на стул против нее.
– Что у тебя с ним? – без всяких предисловий спросила Марго.
– С кем? – пролепетала Марина, хотя прекрасно понимала, кого она имеет в виду.
– С Орловским.
– Не знаю…
– Вот и чудесно! Раз не знаешь, то очень тебя прошу, отойди в сторону!
Марина то ли поежилась, то ли пожала плечами.
Марго оторвала спину от дивана и вся подалась к Митрофановой, утратив вдруг свое превосходство и снисходительность первой красавицы к местной дурнушке.
– Прости меня за Богдана! – горячо сказала она. – Хочешь, при всем классе извинюсь: и перед тобой, и перед ним? И у вас все еще может наладиться… Стоит только захотеть!
– Я не хочу, – твердо сказала Марина.
– Значит… значит… ты все-таки… с Вадимом? – В лицо Марго бросилась краска. Оно как-то вдруг скривилось, сморщилось и стало некрасивым. – Ты скажи… – она с трудом подбирала слова. – Ты… значит… все-таки… его любишь?
Марина задумалась, вспоминая поцелуи Орловского и свое необыкновенное состояние невесомости и полета. Она не знала, что ответить Марго, но та и не нуждалась в ее ответе. Она заговорила сбивчиво и нервно:
– А я люблю его! Ты понимаешь, люблю так, что ты себе даже представить не можешь! Ты вот тут плечами пожимаешь и молчишь, а для меня в нем – все! И я тебя умоляю, оставь его! По тебе вон и Феликс сохнет… А он ничуть не хуже Вадима! Да и Рыбарева стоит только поманить…
По лицу Марго текли слезы пополам с дорогой косметикой. Марина сама готова была расплакаться вместе с ней.
– Ну… я даже не знаю… – начала сдавать позиции она. – А вдруг он… ну… не захочет быть с тобой?
– Это уж мое дело. Главное, ты отойди в сторону! – Марго, видя колебания Митрофановой, решила ковать железо, пока горячо. – Обещаешь? Скажи, обещаешь?
