– Нет, я хочу, чтобы ее прочитала вся деревня, – сказал Гамаш. – Ведь пьесу предполагалось играть.
– Мы будем играть пьесу? – спросил Бовуар. – Постойте. Нет проблем. Матушка сделает костюмы, и мы можем воспользоваться сараем дядюшки Неда.
– Успокойся, Энди Харди
[68], – сказал Гамаш. – Я имел в виду громкое чтение. Нам нужны люди, которые будут читать, а мы будем слушать.
– Неплохая идея, – одобрила Лакост. – Но на это уйдет время. Не меньше полутора часов, а мы еще не начинали. К тому времени будет почти шесть. Если вы ошибаетесь…
– Если мы ошибаемся, агент Коэн как раз будет уже на месте, – напомнил Гамаш.
– Что ж, может, и получится, – сказала Лакост. – Ведь такие вещи имеют обычно хороший конец, правда?
Гамаш хрипловато хохотнул:
– Всегда.
Он быстро зашагал в деревню.
– Я думаю, сделать это нужно у нас дома. Обстановка более приватная. Я позову несколько человек, которым можно доверять. В чем дело?
Он остановился, заметив ее неуверенность.
– А кому мы можем доверять? – спросила она.
– Ты о чем?
– Позвольте задать вопрос, – сказала Лакост. – Если бы кто-то приехал в Три Сосны две недели назад и увидел, как вы выгуливаете Анри или сидите на веранде с мадам Гамаш, этот человек догадался бы, кем вы были и что сделали?
Он слегка улыбнулся. В ее словах имелся резон.
Кто мог знать, что Мирна не всегда хозяйничала в своем книжном магазине, а прежде была известным психотерапевтом в Монреале? Кто мог знать, что женщина с крошками в волосах – выдающаяся художница?
Сколько людей в Трех Соснах проживали свои вторые или третьи жизни? У людей были не только тайники души, но и тайное прошлое, тайные намерения.
Кому можно доверять безусловно?
Жан Ги спрашивал про месье Беливо. Казалось невероятным, чтобы этот человек мог что-то скрывать, но разве не было еще более невероятным то, что тихий человек, выгуливающий овчарку с необычными ушами, прежде зарабатывал себе на жизнь поиском убийц? А дюжий огородник, проповедник экологически чистой пищи, был военным преступником?
– Кто-то из них убил Лорана, – напомнила ему Лакост. – И Антуанетту. Кто-то из них не тот, за кого себя выдает.
– И тем не менее, – сказал Гамаш, – у нас нет выбора. Нам нужна помощь. Нам нужна их помощь, – сказал он, показывая на деревню.
Он ждал, пока старший инспектор Лакост не кивнула в знак согласия, и тогда он поспешил через мост.
– Я возьму рукописи, – сказал Бовуар. – Ты идешь?
Изабель Лакост стояла неподвижно. Потом посмотрела ему в глаза и покачала головой:
– Нет, я думаю, вас с шефом будет достаточно. – Она посмотрела на свой компьютер, на котором, как и на компьютере Бовуара, скрин-сейвер крутил фотографии Лорана и Антуанетты. – У меня здесь работа. Вы ищите чертежи, а я буду искать убийцу. Нас отвлекла пушка. Еще одно введение в заблуждение, и я повелась на него.
– Не такое уж введение в заблуждение, – возразил Бовуар. – Лорана убили не потому, что он был Лоран, а потому, что он нашел пушку, а Антуанетту – потому, что пушку сконструировал ее дядюшка. В центре всего, что случилось, находится пушка.
– Верно, но цель поиска сместилась в сторону чертежей, и мы забыли об убийце. А он где-то здесь. – Она ткнула пальцем в досье на ее столе. – Мэри Фрейзер сказала, что мы не понимаем ее мира, и она права. Вот мир, который мы понимаем. Вот чем я должна была заниматься все время. Допросы, результаты работы криминалистов. Такое ощущение, что мы топчемся на месте.
– Безрат хашем, – сказал он и вышел, а Лакост открыла дело и погрузилась в чтение.
К истине вела не одна дорога.
В первую очередь Арман зашел в книжный магазин. Там он увидел Рут, Мирну и Клару и всех пригласил к себе. Он выражался туманно, и их снедало любопытство. Идеальное сочетание.
Затем он зашел в бистро, где Брайан пил пиво с Габри. Гамаш, поколебавшись, пригласил обоих. Да, Брайан входит в число подозреваемых, но он к тому же их самая главная фигура: он знает пьесу от корки до корки.
– И прихватите Оливье, – бросил Арман через плечо, направляясь к двери.
Но тут он увидел в углу профессора Розенблатта и махнул ему рукой.
– Что происходит? – спросил профессор, когда Гамаш подошел к его столу. И, понизив голос: – Это как-то связано с выходом новостей по Си-би-си?
Гамаш был недоволен собой. Он так сосредоточился на тех, кого следует пригласить, что толком не оглядел зал, чтобы отсеять тех, кого приглашать не следует. Розенблатт, без сомнений, в прошлом профессорствовал. Их проверка подтвердила это. Но Гамаш был вовсе не уверен, что профессор не занимался чем-нибудь еще. Точно так же Мэри Фрейзер и Шон Делорм не были канцелярскими крысами – они делали работу поважнее.
– Я могу быть вам полезен? – спросил пожилой профессор.
– Non, merci. Думаю, мы решили проблему.
Розенблатт посмотрел на него, потом оглядел бистро, людей, разговаривающих за выпивкой.
– Они и представить себе не могут, что обрушится на них, когда обнаружение пушки станет достоянием гласности.
– Никому из нас не дано знать будущего, – сказал Гамаш.
Он намеренно удовлетворился шаблонным ответом. Хотел поскорее уйти, не терять попусту драгоценное время на бесполезные эзотерические разговоры.
– Ну, я думаю, кое-кому дано. Вы так не считаете?
Что-то в голосе ученого заставило Гамаша поменять решение. Он посмотрел на Розенблатта:
– Что вы имеете в виду?
– Что некоторые могут предсказывать будущее, поскольку сами его творят, – ответил Розенблатт. – Нет, я говорю не о добре. Мы не в силах заставить нас полюбить, даже хотя бы посочувствовать нам. Но в наших силах сделать так, чтобы нас ненавидели. Мы не можем быть уверены, что нас примут на работу, но мы можем сделать так, чтобы нас уволили. – Он поставил стакан с сидром и посмотрел на Гамаша. – Мы не можем быть уверены, что выиграем войну. Но проиграть ее можем легко.
Гамаш стоял неподвижно, вглядываясь в ученого. Наконец он сел.
– Многие совершают ошибку, полагая, что войны выигрывает оружие, – сказал Розенблатт словно для себя самого. – Но на самом деле – идеи. Лучшие идеи побеждают.
– Тогда зачем убивать человека, генерирующего такие идеи? – спросил Гамаш. – Насколько я понимаю, мы ведем речь о Джеральде Булле. Кто-то считал его гением и убил выстрелом в голову.
– Вы сами знаете ответ. Чтобы его не заполучил кто-то другой. То, что он находился на нашей стороне, не гарантировало нам победу, но попади он к врагу, наше поражение было бы гарантировано.
