Тонкая рука Рут упала на колени, все еще сжимая кусочек хлеба.
Лицо ее побледнело, глаза смотрели вперед. Проницательные. Ищущие. Голова чуть наклонилась набок. И Арман подумал, что она прислушивается к клику сокола. Который сообщает ей, что она должна делать.
– Мы можем поговорить с вами? – спросила Изабель Лакост.
За ней стоял Жан Ги, а за ним – Клара. Перед этим Клара пришла в оперативный штаб и, побуждаемая Мирной, рассказала им все. Мирна вернулась в свой магазин, а остальные стояли теперь на веранде в ожидании ответа.
– Прошу вас, мадам Лепаж.
Иви Лепаж отошла в сторону, пропуская их в дом, удивленная тем, что Клара появилась в сопровождении полицейских.
– Не хочу показаться невежливой… – начала Иви.
Но Клара точно знала: Ивлин как раз и хотела показаться невежливой. Будь у нее в руке тесак и не смотри на нее столько глаз, она бы не стала говорить столько слов.
– …но я сейчас немного занята. Не могли бы вы приехать попозже?
– Вы рисовали Вавилонскую блудницу для пушки, – сказала Клара. Она достала свой телефон и показала изображение Иви. – Ваша работа.
– Что?
– Я знаю, – сказала Клара. – И они знают. Прошу прощения, но я им рассказала. Не ухудшайте свое положение.
– Вавилонская блудница? – Иви пригляделась к изображению на телефоне Клары. – Она выгравирована на той треклятой пушке в лесу? На пушке, которую нашел Лоран? Там, где его нашли? Где его…
Она поперхнулась и замолчала, широко раскрыв глаза. Обезумевшие глаза.
Клара опустила руку и выключила телефон.
– Да, – ответила Изабель Лакост.
Клара всмотрелась в лицо матери Лорана. Она разбиралась в лицах. Чувствовала настроения. Пыталась передать и то и другое на своих картинах. Внешне ее работы казались портретами, но на самом деле были изображениями подкожных слоев, каждый из которых раскрывал свою, более глубокую эмоцию.
Если бы она сейчас рисовала портрет Иви Лепаж, то попыталась бы передать пустоту, недоумение. Отчаяние. А где-то там, едва заметный в глубине, – неужели Клара видела там страх? Неужели маска настолько истончилась, неужели эмоции взяли верх? Неужели страх прорывается наружу?
А если бы Клара писала автопортрет? Она изобразила бы гнев, отвращение, а под ними – сострадание. А под ним? В глубине?
Сомнение.
– Я видела в спальне Лорана картинки с ягненком, – сказала Клара. – Те, что вы рисовали к его дням рождения. Та же рука рисовала и блудницу – ошибиться тут невозможно.
Но, увидев тревогу Иви, Клара почувствовала, как растет ее сомнение, распухает, прорывается через другие натянутые слои. И вот теперь друг на друга взирали с одной стороны сомнение, а с другой – страх.
– Это были не вы, да? – спросила Клара.
Она утверждала то, что было бы очевидно, если бы ее не ослепил собственный гений.
– Эта картина была на пушке? – Ивлин показала на выключенный экран телефона в руке Клары.
– Да, – ответил Бовуар.
– Что это? Вы сказали – «Вавилонская блудница».
– Это библейский персонаж, – пояснила Клара. – Из Апокалипсиса. Некоторые толкуют ее как Антихриста. Сатану.
Подобные слова могли бы показаться мелодраматическими, если бы уже не погибли два человека, включая и сына Иви.
Женщина ухватилась за пластмассовую столешницу, на которую опиралась.
– Можно мне еще раз посмотреть картинки? – спросила Клара.
Они последовали за Ивлин по пустому дому, вверх по лестнице в комнату Лорана. Там на книжной полке, опираясь на книжные корешки, стоял ряд ягнят, а овца с супругом на холмике наблюдали за своим чадом. Первая из картинок имела подпись «Мой сын», а всего их было девять. На каждой следующей ягненок был больше, чем на предыдущей, – он рос. А потом все закончилось. Ягненок попал на бойню.
– Их рисовали не вы, да? – сказала Клара, к которой только теперь пришло понимание. – Их рисовал Ал.
Ивлин кивнула:
– Мне показалось, я так и дала вам понять, когда вы приходили на днях.
– Наверное, но я пребывала в убеждении, что это вы, поэтому не услышала вас. Мне и в голову не приходило, что Ал рисует.
– Вы знаете, что ваш муж участвовал в создании той пушки? – спросил Бовуар.
– Это невозможно! – возмутилась Иви. – Ал ненавидит оружие, ненавидит насилие. Он приехал сюда, спасаясь от таких вещей. Невозможно, чтобы он был как-то связан с тем, что вы нашли в лесу. Только не Ал.
Полицейские не стали рассказывать ей, что им стало известно о ее муже: он не только способен на насилие, но и участвовал в одном из самых страшных массовых избиений прошлого века.
– Где ваш муж? – спросила Лакост.
– В поле, – ответила Иви. – Он там теперь все время проводит.
В окне спальни Лорана, за Человеком-пауком, Суперменом и Бэтменом на подоконнике, они увидели крупного мужчину, согнувшегося над грядкой, с которой он собирал урожай.
Минуту спустя Клара и Иви увидели, как полицейские подошли к нему. Он встал и отер большим предплечьем лоб, потом уронил руки.
А потом полицейские повели Ала Лепажа к машине.
Глава тридцать третья
– Да, я знала, – проговорила Рут.
– И месье Беливо тоже знал, – сказал Гамаш. – Вот почему он приходил к вам в такую рань – думал, его никто не увидит.
– Он хороший человек, Арман, – сказала Рут остерегающим голосом. – Может, слишком хороший.
– Он явно хорош по части хранения тайн.
– Послушайте, никто из нас не знал, чем они там заняты, в лесу.
– Но, вероятно, подозревали.
– Что они строят там самую крупную пусковую установку по эту сторону реки Иордан? Даже я не настолько сумасшедшая. Кому такое могло прийти в голову?
– А что вам приходило в голову? – спросил он.
Она тяжело выдохнула, но не произнесла ни слова.
Гамаш поднялся и пошел прочь.
– Эй, дурной, ты куда?
Он шел не останавливаясь.
– Тупица, – позвала она.
Он не повернулся.
– Арман?
Но она опоздала. Увидела, как распахнулась сетчатая дверь магазина, услышала ее скрежет по порогу. Потом такой же скрежет, когда дверь захлопнулась.
И знакомый скрип петель.
Скрип. Скрежет.
Рут взяла Розу на руки, прижала утку к груди. Встала и повернулась к двери. А та снова открылась – скрип, скрежет, – и два человека направились к Рут.
– Извини, Клеман, я не хотела…
