Коллективная монография, подготовленная группой американских советологов, трактует разнообразные вопросы этнической проблемы в СССР.
Являясь самой многочисленной и ведущей в экономическом и политическом отношениях этнической группой в СССР, русские тем не менее испытывают в силу существующей идеологии двойственность в своем статусе, и, по утверждению Е. Олуорта, «русские остаются этнически недоразвитым народом» (с. 34). В политическом отношении русский этноцентризм (национализм) начал использоваться для укрепления советского марксистского государства со времен Ленина. При Сталине провозглашенный им «новый советский русский этноцентризм» стал основой «социалистического патриотизма». В то время, как он так и не отказался от марксистской символики, его утверждение того, что ленинизм является высшим достижением русской и мировой культуры, можно рассматривать как признание приоритета национальных ценностей над марксистскими» (с. 57). Поэтому неудивительно, что в Москве в 1947 г., в то время, когда в ней не было памятников ни Марксу, ни Ленину, был воздвигнут монумент Юрию Долгорукому. Далее Ф. Бархгори, профессор политологии Йельского университета, определяет четыре вида современного русского национализма: «неосталинистский», «псевдославянофильский», «черносотенный» (сверхконсервативный) и «неославянофильский» (с. 57). К «неославянофилам», группе, резко отличающейся от остальных трех националистических направлений, автор относит А. Солженицына и Владимира Осипова. По мнению американского профессора, именно «неославянофильское» направление в русском национализме представляет с точки зрения советского руководства наибольшую опасность для марксистско-ленинской идеологии».
К «неосталинистскому» направлению в русском национализме тяготеют многие деятели культуры. Автор приводит имена таких писателей, как Сергей Семанов, Чалмаев и Владимир Солоухин, выступивших во второй половине 60-х гг., наряду с другими авторами, с многочисленными статьями антилиберального и антизападного характера (с. 58). Из этой тройки наиболее просталинскую позицию занимал Семанов, чья самая известная публикация по национальному вопросу «О ценностях относительных и вечных» появилась в журнале «Молодая гвардия» (август 1970). Эта статья «была, конечно, сталинистской по стилю, тону и содержанию, хотя, в соответствии с нормами послесталинской эры, имя диктатора не было упомянуто. Семанов подтвердил большинство из основных тезисов сталинской историко-военно-патриотической пропаганды» (с. 58). Развитием подобной неосталинской концепции неосталинского советского русского этноцентризма стала вышедшая в 1977 г. книга статей и очерков Семанова «Сердце Родины».
Общим для неосталинистов и псевдославянофилов является отрицание ими западной культуры. Однако последние отличаются от первых «более позитивным отношением к традиционным ценностям дореволюционного прошлого, к которым неосталинисты, как, например, Семанов или покойный писатель-догматик Вс. Кочетов, остаются равнодушными или даже враждебными» (с. 59). Представители этого направления Солоухин и Чалмаев имеют общее в своей идеологии с Солженицыным и Осиповым. «Однако в отличие от последних псевдославянофилы стараются публично не пропагандировать вклад христианства в русскую национальную жизнь». Чалмаев в двух сенсационных статьях в журнале «Молодая гвардия» «Великие ожидания» и «Неизбежность» призвал к возврату к русской национальной гордости. С похвалой отозвался он о таких русских консервативных мыслителях, как К. Леонтьев, В. Розанов. И хотя Чалмаев рассчитывал на то, что станет скорее одним из ведущих пропагандистов режима, чем его критиком, но его слишком откровенная и громогласная позиция по тем вопросам, которых официальная пропаганда предпочитала не касаться, сделала его удобной мишенью и для либералов, и для идейных ортодоксов. Далее автор пишет, что «существуют свидетельства того, что и в определенных кругах элиты, и среди низших слоев общества получают распространение тенденции к национализму с шовинистической и антисемитской окраской». Питательной почвой для подобных настроений отчасти служат мифы о «мировом еврействе», борющемся за мировое господство… Эти мифы, экспортированные из России в Германию, сыграли существенную роль в утверждении гитлеровской национал-социалистической идеологии» (с. 60). Автор обращает внимание на относительную свободу для выражения антисемитских настроений. Приводит пример с публикацией антисионистского и антитроцкистского романа И. Шевцова «Во имя отца и сына». На Западе некоторые считают, что «Солоухин, Чалмаев и известный художник Илья Глазунов являются замаскированными агентами высокопоставленных советских политиков-антисемитов» (с. 6).
Среди западных ученых нет единства в вопросе о том, возможно ли в рамках советской системы существование сознательного русского национализма. Профессор истории Мичиганского университета Роман Шпорлюк считает, что нет, а Шейла Фицпатрик, доцент истории Колумбийского университета, считает такое идейное сосуществование допустимым. Как она полагает, «самым чувствительным политическим аспектом русского националистического чувства могут стать возможные ограничения прав нерусских этнических групп. Но до сих пор подобная угроза кажется лишь гипотетической, а не реальной проблемой, хотя ситуация может в корне измениться с увеличением общей доли нерусских в населении СССР. В настоящее время русофильство среди интеллигенции кажется властям самой безобидной из национальных проблем… Русское крестьянство, количественно постоянно уменьшающееся, более заинтересовано в телевизорах и в возможности найти работу в городе своим детям, чем в поддержке исконно русских традиций, которое оно, по мнению интеллигенции, представляет» (с. 68).
В борьбе двух идейных начал – национализма и научного коммунизма – активное участие приняли и литераторы. В монографии приводится описание дискуссии, которую вызвало появление книги О. Сулейменова «Азия». В ней автор выступил с позиций русофобии и подчеркивал особую значимость еврейского народа. Другим проявлением этой идейной борьбы стала ностальгия по русской старине в так называемой «деревенской прозе». Направленная против отрицательных дегуманизирующих последствий НТР, эта проза пыталась воскресить традиционные моральные ценности русского крестьянина. Доцент русской литературы Д. Денлоп особо выделяет среди «деревенской прозы» произведения В. Распутина, которого он вместе с В. Войновичем считает наиболее обещающими прозаиками в современной России (с. 33—34). «Распутин с удивительной откровенностью затрагивает некоторые чувствительнейшие аспекты советской политики. Он не скрывает своего отвращения к борьбе правительства с религией и к соответствующему уничтожению такого гигантского количества церквей. Политику насильственной коллективизации он считает «противоестественной радикальной мерой» (с. 34). По мнению Д. Денлопа, «писателей деревенской темы следует рассматривать как неотъемлемую часть большого явления – русского национального движения» (с. 34). Поэтому отсюда проистекает их близость к двум добровольным обществам – охраны памятников и охраны природы.
Целый раздел «Взаимосвязь религии и национального чувства» посвящен анализу религиозных аспектов этнического фактора. Подчеркивая несовместимость атеистической марксистско-ленинской идеологии с религиозными догматами, американский религиозный деятель Мирсон пишет, что «в России секуляризм является политикой тоталитарного государства, подразумевающей существование обязательной для всех секулярной культуры и конформистского типа секулярного человека» (с. 106). Автор связывает деятельность различных диссидентских групп, включая издателей нелегального журнала «Вече», с тягой части населения к национально-историческому прошлому, к религиозной культуре. Для некоторых из них национальная принадлежность неотделима от русского православия. Влияние христианской идеологии, несомненно, сказывается в целом на возрождающемся в России националистическом патриотизме, одним из главных постулатов которого является признание «марксизма, пришедшего с Запада, виновником всех бед страны». По мнению автора, «возникновение русского националистического патриотизма, националистического движения внутри господствующей в империи этнической группы свидетельствует о том, что бремя империи становится невыносимым для русского народа. Для сохранения ее в коммунистической форме русской нации пришлось пожертвовать своей свободой, своей верой, своей культурой и, наконец, материальным благополучием граждан» (с. 111). Автор видит в русском национализме «не национальную идентичность великого народа, ответственного за свою историю, а подавленное национальное чувство подчиненной этнической группы, бессильной освободить себя от ига угнетателей» (с. 112). Однако в отличие от остальных националистических движений, борющихся за выход наций из существующего единого многонационального государства, русские националисты в своем большинстве выступают за проведение политики «подлинной» русификации, свободной от коммунистической идеологии (с. 112).
