Были ли у Мессинга связи с женщинами после смерти жены? Эгмонт Месин-Поляков утверждал: «Вы знаете, он был очень любвеобильным. Любил красивых женщин, они его окрыляли. Но, тем не менее, я уверен, он был однолюб». Это свидетельство можно понять так, что всю жизнь Вольф Григорьевич любил только свою жену, а с другими женщинами у него были чисто платонические отношения. Однако слова Эгмонта Львовича можно понять и прямо противоположным образом. Дескать, у Мессинга были полноценные романы со многими женщинами, но в душе его всегда оставалась только покойная жена, а новые любовницы никаких глубоких душевных переживаний у великого телепата не вызывали.
У Мессинга остались две любимые собаки — Машенька и Пушинка, скрашивавшие его одиночество. По словам Лунгиной, «Вольф Григорьевич по-детски любил трогательные рассказы о собачках, к которым питал слабость. Но в этой детскости не было ничего от инфантилизма, только чистота, доверчивость и любознательность ребенка в обличье мудреца». Домашние любимцы жили у Мессинга и прежде — едва получив квартиру в Москве, он завел овчарку по имени Дик и попугая Левушку. Собаки помогали телепату поддерживать заведенный им строгий распорядок дня — проснувшись в восемь утра, он сразу отправлялся гулять с ними в близлежащий скверик. Весь остаток дня, если не было выступлений, он проводил дома — не ходил в театр, не посещал музеев, почти не бывал в кино. Не выходил даже в гастроном в соседнем доме, избегая внимания поклонников.
Получается, что Вольф Григорьевич жил как в футляре, изолировав себя от внешнего мира. Но однозначно утверждать, что у Мессинга не было друзей, основываясь на впечатлении Цоффки, всё же нельзя. Ведь Вячеслав Вячеславович вряд ли входил в ближний круг Мессинга. И то, что при их встречах с Мессингом никто не присутствовал, вовсе не значит, что в гости к Мессингу никто не приходил — не так уж часто встречались Цоффка и Мессинг.
В мемуарах Мессинг так описывал свою повседневную московскую жизнь в начале 1960-х годов, когда он уже овдовел:
«Я живу в Москве, в обыкновенной квартире в новом доме на Новопесчаной улице. Я пишу сейчас в комнате за письменным столом, стоящим у окна. Вместо письменного прибора — шахтерская лампа. Слева — кофейный прибор из старинного фарфора. Все это — подарки друзей. Несколько сотен любимых книг. Портрет покойной жены на стене. На телевизоре — кусок удивительной прозрачной горной породы — хрусталя. Я люблю держать его в руках. Подарили мне ее горняки в одну из моих поездок по Советскому Союзу.
В этой квартире обитают четверо — вся моя семья. Кроме меня, сестра моей жены — она ведет наше нехитрое хозяйство — да две забавных белых, как снег, собачки Машенька и Пушинка — дочь и мать. Мы все очень доброжелательно относимся друг к другу и стараемся уважать и понимать желания и привычки другого.
Встал я, как всегда, в восемь утра. Сделал несколько дыхательных упражнений. Занялся туалетом. Потом пошел прогуляться с моими четвероногими друзьями.
Возвращаясь с прогулки, достаю из почтового ящика газеты и письма. Устроился на диване и развернул их. Так же, наверное, как это делаете в свой выходной день и вы, читатель. И так же, как и всех, меня взволновали и расстроили одни сообщения, обрадовали и воодушевили другие. Современный человек не может не жить жизнью всего земного шара, который достижения науки и техники сделали таким маленьким. И меня радуют и печалят сообщения со всех материков земли — и из Антарктиды, и из Бразилии, и из Австралии, и из Сомали…
В десять я завтракаю. Крепкий кофе с молоком. Пара куриных яиц всмятку. Кусочек хлеба.
От завтрака до обеда — разбор почты. Письма приходят ежедневно. Пишут мои зрители. Советуются по самым различным вопросам жизни и творчества. Пишут ученые — нередко из, казалось бы, далеких областей знаний. Я отвечаю на каждое письмо. Иногда — не сразу. Иногда через неделю, а то и через две, когда придет ясность о том, как я должен ответить.
Ну а если остается время, я отдаю его интересной новой повести, опубликованной в литературном журнале, размышлениям над новыми экспериментами, игре с моими четвероногими друзьями. В такие часы писалась и эта книга.
В четыре часа — простой домашний обед. Короткий отдых. Включаю телевизор. Это удивительное изобретение доставляет мне массу радости. Оно раздвигает стены дома так, что виден весь мир. И нередко оно заменяет мне посещение театра, концерта, цирка…
Я люблю все виды театрального искусства — от драмы и оперы до цирка и эстрады. Я был знаком со многими выдающимися актерами: с неповторимым Шаляпиным, ироничным Михоэлсом, могучим Провом Садовским, волшебником Вертинским… И раньше каждый свободный вечеря проводил в театре, на концерте или в цирке. Сейчас нередко вместо этого я сижу у телевизора. Сознаться ли? Одна из причин, которая заставляет меня избегать посещать театры — боязнь быть узнанным. Очень неприятно, когда на тебя, пришедшего спокойно и мирно насладиться игрой актеров, искусством постановщика, тайно из-за спины показывают пальцем, а иной раз и бесцеремонно забегают вперед “поглядеть”. Это очень мешает. Это одна из причин, почему я избегаю появляться в местах, где много публики.
Иногда вечером заходит кто-нибудь из друзей. Иногда сам я иду к кому-нибудь в гости. Но, как правило, уже в одиннадцать часов я дома. Ведь меня ждут мои четвероногие друзья. Вечерняя прогулка с ними. И в двенадцать часов я уже сплю…
Сегодня я был просто Вольфом Григорьевичем. А завтра у меня снова выступление. Надо будет с утра собирать силы, сосредотачиваться… Надо снова становиться Вольфом Мессингом!..
Поверьте, им нелегко быть».
Бросается в глаза, что в те дни, когда не надо было выступать с концертами, Мессинг вел размеренную жизнь мещанина. Полдня уходило на чтение писем и газет. Другие полдня — телевизор и игры с собаками. Читал Мессинг и книги, но главным образом развлекательные — детективы и фантастику. В театры в последние полтора десятилетия своей жизни он ходил реже, чем прежде, вовсе не из-за опасений, что публика его узнает и будет разглядывать, как некую диковинку. В действительности тут сказывалась старость. У Вольфа Григорьевича все чаще болели ноги из-за застарелого артрита. Он действительно знал многих артистов, и они охотно водили с ним знакомство, как и другие знаменитости. Однако их интересовал прежде всего не Мессинг-человек, а Мессинг — телепат и ясновидец.
Примечательно также, что в дни, когда не надо было выступать, Мессинг практически никогда не занимался чем-либо, связанным с его телепатическим даром. Разве что иногда почитывал книги про дельфинов и гипноз. Вольф Григорьевич четко разделял работу и личную жизнь. Телепатия для него была работой, притом весьма тяжелой. Поэтому в свободное от работы время он предпочитал только отдыхать, а не пытаться углублять свои знания в сфере телепатии и психологии. Тем более что с соответствующей литературой он, вероятно, в основном ознакомился еще в 1920—1930-е годы.
В последние десятилетия своей жизни, а особенно после смерти, когда наступила эпоха гласности и пали цензурные ограничения, Мессинг стал фигурой мифической, превратившись в Великого телепата и Главного чародея и мага Страны Советов. Кое-кто простодушно думал, что Михаил Булгаков своего Воланда во многом писал с Мессинга. Дескать, и обращаются к нему «мессир» — почти как «Мессинг». Только этого, как говорится, не могло быть, потому что не могло быть никогда. Булгаков начал писать свой великий роман в 1929 году, когда за пределами Польши о Мессинге никто ничего не знал. К моменту же прибытия Мессинга в СССР осенью 1939 года роман уже был практически завершен. В Москве же Мессинг впервые появился, даже если принять на веру его рассказ о встрече со Сталиным, после 1 мая 1940 года, а Булгаков скончался 10 марта того же года. Так что они в принципе не могли встречаться друг с другом.
