и считаю выполнившим такие колоссальные и трудные задачи, которые не мог бы выполнить ни один из нас, ни один из тех, кто был тогда в партии».
Вячеслав Михайлович оставался благодарен Иосифу Виссарионовичу за то, что тот не успел пустить его в расход как «английского шпиона» и «сионистского агента». Во всяком случае, в послевоенные годы Молотов сознавал всю степень нависшей над ним смертельной опасности.
До конца своих дней Молотов остался в убеждении, что истинных ленинцев на свете было трое — Ленин, Сталин и он сам. Обо всех остальных соратниках он отзывался в духе гоголевского Собакевича: хороший человек, но если присмотреться — свинья свиньей. Путаник, марксизма толком не знает, линии партии следует нетвердо, склонен к примиренчеству. Вот одна из молотовских характеристик такого рода:
«Был у нас Мануильский, член ЦК. Из старых большевиков, но путаник! В троцкисты попал. Примиренческого такого склада был, считал, что можно договориться с Троцким. Этот Мануильский был большим анекдотистом, всегда потешал нас своими шпильками, придуманными им самим же... После войны он был министром иностранных дел Украины, приходит ко мне: “Вы меня считаете дипломатом?” Я говорю ему: “Есть дипломаты разные, но, главным образом, двух видов: дубовые и липовые”. Он смеется: “Значит, я липовый?”»
Интересно, не считал ли самого себя Вячеслав Михайлович дипломатом дубовым?
На пенсии Молотов сокрушался: «Под видом ленинцев много сомнительных людей было».
Молотов полагал, что^интригу против него вела сталинская обслуга. В беседах с Чуевым он утверждал:
«Без женщин тоже не бывает. Вот Поскребышев и Власик на этом попались. Я был, так сказать, в стороне, опальный. Удивился: нет Поскребышева. Сталин его снял, но не посадил, потому что государственные деньги он не тратил. А Власик тратил в счет охраны на это дело (и был посажен незадолго до смерти Сталина. — Б. С.). Но они оба Сталина не ругали. Я уже вернулся... Из Монголии? Нет, уже
8 Соколо»
из Вены. Встречал Поскребышева на бульваре Тверском. Я к нему не подходил, только раскланивался. И он тоже. Он против меня интригу вел большую, Поскребышев. Хотел использовать моего переводчика Павлова. Тот поддакивал, Павлов, ничего в нем партийного нет, но служака неплохой, взял я его. Павлов английский изучил хорошо и немецкий знал хорошо. Конечно, мне такой переводчик, беспартийного типа человек, я бы сказал, не очень, но честный служака, никаких у него связей таких не было... Я его вышиб из Министерства иностранных дел после смерти Сталина, после моего возвращения в МИД».
По словам Молотова, Павлов, который был переводчиком Вышинского, попытался донести Молотову на своего шефа, но Вячеслав Михайлович прогнал его из Министерства. Ранее же, как думал Молотов, Павлов доносил и на него самого. Но, как кажется, Вячеслав Михайлович преувеличивал роль Поскребышева и Павлова в интриге против него. Ему так хотелось верить, что Сталин лишь поддался наветам. Между тем Поскребышев впал в немилость именно в то время, когда подготовка процесса против Молотова как раз вступила в практическую стадию. Судьбу Молотова мог решать только Сталин, и на интриги он в таких делах никогда не поддавался.
В августе 1945 года начался наезд на заместителя и близкого товарища Молотова С.А. Лозовского. Сталин поручил Г.Ф. Александрову, начальнику Агитпропа, проверить возглавлявшееся Лозовским Совинформбюро. Александров обнаружил там «еврейское засилье», указав, что многие журналисты-евреи печатаются под псевдонимами.
22 ноября Сталин распорядился сократить аппарат Совинформбюро и ЕАК. А два дня спустя Лозовский, почувствовав, что над ним сгущаются тучи, пришел к Молотову и попросил освободить его от работы в Совинформбюро и разрешить сосредоточиться на работе в МИД на делах Японии и Дальнего Востока, так как в Китае «надвигается с помощью американцев гражданская война». Однако, на беду Соломона Абрамовича, Молотов его просьбу не поддержал, а предложил, наоборот, настаивать на укреплении роли Совинформбюро. Если бы Лозовский тихо ушел из Совинформбюро, да еще догадался бы добровольно
выйти из Еврейского антифашистского комитета, из МИДа он бы все равно наверняка полетел, но, возможно, в живых бы остался. Он же, наоборот, подал в ЦК проект преобразования Совинформбюро в Министерство печати и информации.
Сталин такой наглости не стерпел. В июне 46-го в многострадальное Совинформбюро нагрянула новая комиссия, которая констатировала «засоренность аппарата», «подбор работников по личным и родственным связям» и, самое страшное, «недопустимую концентрацию евреев» (из 154 сотрудников русских оказалось 61, евреев — 74). В итоге Лозовский был снят и с поста заместителя министра иностранных дел, и с должности главы Совинформбюро. Под Молотова была заложена очередная мина.
Еще одним проколом Молотова и Лозовского было то, что, по свидетельству Микояна, в мае 1946 года они послали ответ американцам с согласием начать переговоры по экономическим вопросам, не завизировав его текст у Сталина. Через месяц вождь узнал об этом, и, очевидно, случившееся стало одной из причин смещения Лозовского.
Шесть лет спустя Иосиф Виссарионович вновь вернулся к этому происшествию. Как вспоминал Микоян, на пленуме, состоявшемся после XIX съезда партии, Сталин заявил: «Хочу объяснить, по каким соображениям Микоян и Молотов не включаются в состав Бюро».
Начав с Молотова, он сказал, что тот «ведет неправильную политику в отношении западных империалистических стран — Америки и Англии. На переговорах с ними он нарушал линию Политбюро и шел на уступки, подпадая под давление со стороны этих стран. Вообще, — сказал он, — Молотов и Микоян, оба побывавшие в Америке, вернулись оттуда под большим впечатлением от мощи американской экономики. Я знаю, что и Молотов и Микоян — оба храбрые люди, но они, видимо, здесь испугались подавляющей силы, какую они видели в Америке. Факт, что Молотов и Микоян за спиной Политбюро послали директиву нашему послу в Вашингтоне с серьезными уступками американцам в предстоящих переговорах. В этом деле участвовал и Лозовский, который, как известно, разоблачен как предатель и враг народа».
В конце 1946-го или в начале. 1947 года Молотову инкриминировали и другой смертный грех — стремление повысить цены на продукцию, закупаемую у колхозов. Вот слова Сталина на XIX съезде в изложении Микояна:
«Молотов и во внутренней политике держится неправильной линии. Он отражает линию правого уклона, не согласен с политикой нашей партии. Доказательством тому служит тот факт, что Молотов внес официальное предложение в Политбюро о резком повышении заготовительных цен на хлеб, то есть то, что предлагалось в свое время Рыковым и Фрумкиным. Ему в этом деле помогал Микоян, он подготавливал для Молотова материалы в обоснование необходимости принятия такого предложения. Вот по этим соображениям, поскольку эти товарищи расходятся в крупных вопросах внешней и внутренней политики с партией, они не будут введены в Бюро Президиума».
