Агнета немного помолчала.
— Мы, — произнесла она наконец, — мы, вероятно, оставили маленького Мариуса в беде.
— Но откуда ты можешь это знать? Агнета, мы ведь этого не знаем!
— Позже Мариус еще раз звонил Сабрине. Он был в полном отчаянии, умолял ее помочь ему. Сабрина говорит, что у нее не складывалось такого впечатления, будто ребенок фантазировал или хотел поважничать. Она снова пошла в управление по делам детей и еще раз поподробнее поинтересовалась, что происходит. Но узнала только то, что дело тщательно проверили и нет ни малейшего намека на то, что подтвердило бы заверения мальчика.
— А если это была правда?
— А если это была неправда?
Обе женщины замолчали. Клара спрашивала себя, кто из них так громко дышит, она или ее приятельница? Наконец она поняла, что это было ее собственное дыхание.
— Мы с Сабриной считаем странным, что Мариус не объявляется в полиции, — сказала наконец Агнета. — Я имею в виду, что во всех газетах сообщается о преступлении. Полиция просит о содействии и ищет родственников или знакомых. Разве не было бы нормальным, чтобы приемный сын, который с шести до восемнадцати лет прожил у супружеской пары, объявился бы в полиции?
— Сейчас июль, — заметила Клара, — Мариус мог уехать. Большинство людей в это время в отъезде. Он может быть и за границей, и не иметь ни малейшего понятия об этой истории.
— Возможно, — ответила ее собеседница, но в ее голосе не прозвучало уверенности.
Клара глубоко вдохнула.
— Что ты, собственно, хочешь мне сказать, Агнета?
— Неужели ты не понимаешь? — спросила та.
— Я… — начала Клара, но приятельница перебила ее:
— У нас на руках история из давних времен. Довольно сомнительная история, с этим ты должна согласиться. Ребенка определяют в приемную семью, причем очень поспешным образом, через головы ответственных сотрудников учреждения по работе с детьми и подростками. Затем маленький мальчик обращается за помощью и в само учреждение, и, позже, в частную организацию, выступающую в защиту детей, подвергающихся жестокому обращению. Он просит помощи, рассказывает, что его мучают, и хочет любым путем уйти из этой приемной семьи. Но дело снова решается втемную — очевидно, через личные контакты между влиятельными господами, знакомыми по гольф- или яхт-клубу. Спустя годы приемных родителей зверски убивают, а сотрудницы социальной службы, занимавшиеся этим делом, получают угрожающие письма, переполненные ненавистью. Бывший приемный сын, по-видимому, ушел в подполье. Неужели мне еще нужно объяснять тебе, что я думаю?
Клара прижала одну руку к бешено бьющемуся сердцу, словно могла таким образом успокоить его.
— Но все равно ты можешь ошибаться.
— Да, — ответила Агнета, — могу. И, поверь мне, мне мало что другое доставило бы такое облегчение, как если б я сейчас поняла, что ошибаюсь.
— Я все еще не совсем понимаю, что связывает тебя с тем случаем, — сказала Клара. — Ты вообще была причастна к этому делу?
— Лишь краем, — ответила Агнета. — Сотрудницей социальной службы, курировавшей тогда семью маленького Мариуса, была Стелла Виганд. Ты помнишь ее? У нее обнаружили рак, и она выбыла тогда из службы на три четверти года. На это время я переняла семью. Но потом Стелла вернулась. Она и распорядилась насчет лишения родительских прав матери и отца ребенка. Поэтому с самой этой историей я, собственно, не связана. Но поскольку Стелла потом умерла от рака, и ее теперь никто не может привлечь к ответственности, то сегодня, очевидно, я должна отвечать за свою деятельность, которой тогда временно занималась.
— Ах, вот оно как… — прошептала Клара.
Она, в общем-то, хотела говорить нормально, вслух, но голос ее не слушался. Она так надеялась, что между Агнетой и тогдашней историей не будет никакой связи — тогда это пошатнуло бы подозрение, что свихнувшийся бывший приемный ребенок безумствовал и мстил за свое полное горечи детство. Ну, а теперь выяснилось, что и Агнета принимала какое-то участие в том деле, и вероятность того, что они с Сабриной были правы со своей теорией, увеличилась.
— И что теперь? — спросила Клара. Ее голос все еще звучал странно. Она не будет читать об этом! Она не будет читать о том, что этот тип сотворил с пожилой супружеской парой. Она не желает этого знать!
— Сабрина сегодня еще раз позвонит в полицию, — сказала Агнета, — и сообщит то, что знает. И о письмах с угрозами расскажет.
— И о тех, что адресованы нам?
— Конечно. Клара, здесь произошло двойное убийство! Мы не можем теперь дольше молчать. Поверь мне, я считаю все это достаточно страшным, и у меня будет из-за этого много неприятностей с моим мужем. Ведь, конечно же, полиция станет выжимать нас, как апельсины, а если нам не повезет, то все это до мельчайших подробностей будет неделями проходить через прессу!
— Наша тогдашняя несостоятельность. — Клара снова могла только шептать. — Они распишут и это.
— Да, — ответила ее собеседница, — так, видимо, оно и будет.
Она-то не спасовала! Клара могла услышать по голосу Агнеты, какое облегчение та испытывала из-за этого. Даже если преступник и видел в ней одну из виновных — это не полиция, не пресса и не общество.
Но она, Клара, никак не могла отвертеться от своей вины. Ее будут судить беспощадно. Коррумпированная личность, оставившая в беде ребенка, потому что не захотела перечить своему начальству… Кого будет интересовать, какой беспомощной она себя тогда чувствовала? Какой неуверенной. Как трудно ей было тогда составить себе правильную картину и правильно оценить ситуацию…
"Понять спустя годы, что было правильно, а что — нет, немного проще, — подумала она, — но это так тяжело, когда ты сам замешан в этом!"
— Меня доканают, — сказала Клара вслух. — На меня выльют кучу грязи. Мы, может быть, даже не сможем остаться здесь жить! На меня свалят всю вину, и…
Она была на грани слез.
Голос Агнеты прозвучал холодно:
— Клара, не теряй самообладания. Ты же понимаешь, что нам сейчас не остается ничего другого, как играть с открытыми картами. И тебе тоже. А тебе особенно. Клара, там где-то ходит свихнувшийся тип, который уже прикончил двух людей. А мы у него на контроле, так что нам больше незачем сейчас обманывать себя. Он пишет нам письма не просто ради удовольствия. Это предупреждение о том, что он намерен сделать. Давай поспорим, что Леновски получали такие же письма? Клара, — она вдруг стала очень настойчивой, — у тебя ведь нет другого выхода. Полиция должна обо всем знать. Нам нужна их защита. Причем чем скорее, тем лучше.
— Ты имеешь в виду, что…
— Лучше всего не покидай сегодня с Мари дом. Не открывай никому дверь. Будь осторожна.
"Моя жизнь рушится. Если эта история появится в прессе, уже ничто не останется таким, как прежде. Все, что я создала себе, обрушится. Моя маленькая семья. Мой дом. Сад. Наш блаженный мир…"
