Вслед за ними насторожилось окружение государя, не понимавшее, что происходит с императором: то ли блажь, то ли нечто большее, что ускользает от их внимания. Затем последовали попытки воззвать к здравомыслию государя, убедить его, что заигрывания с народом только приведут к падению престижа русского самодержца, но когда они провалились, среди царедворцев началась тихая паника. Государь стал неуправляем! Даже доверенные люди, к чьему мнению император прежде нередко прислушивался, разводили руками, когда их спрашивали, что случилось с царем. После некоторых раздумий в ход пошел запасной вариант – были отправлены знатные «ходоки» к императрице, чтобы та повлияла на супруга, но и тут ничего не удалось сделать.
Александра Федоровна более мужа была подвержена мистике и поэтому полностью, до самой глубины души, уверовала в предназначение посланного им ангела-хранителя с железными крыльями. Именно из ее слов двор и ближайшее окружение Николая II наконец сумело сделать выводы и соединить редкие появления во дворце поручика в отставке со столь резкими, а главное совершенно непонятными, изменениями внутренней политики державы.
Поручик был вне круга интересов внимания царского окружения до этого времени по двум причинам. Во-первых, не соответствовал в глазах придворных и знати образу царского любимчика, а во-вторых, мало ли было в Зимнем дворце различных юродивых, «блаженных» и других предсказателей судьбы или будущего. Матрена-босоножка, Митя Козельский и другие, пока их всех не сменил Григорий Распутин. А теперь вместо него появился еще один юродивый, поручик Богуславский. «Ангел с железными крыльями». Растоптать его, смешать с грязью! При дворе поползли грязные сплетни о царском шуте Богуславском, но стоило их услышать Александре Федоровне, как вдруг некоторые придворные, ранее охотно принимаемые при дворе, теперь оказались в списках нежелательных визитеров. Царская опала мгновенно отрезвила императорское окружение, наконец заставив их понять, какую власть набрал над императорской четой «ангел-хранитель».
Если раньше до меня доносились отголоски грязных сплетен, распространяемых за моей спиной, то теперь меня заваливали визитными карточками и приглашениями на приемы, затем начались «случайные» встречи и разговоры по душам, а когда все это не сработало, ко мне стали приходить посредники с предложениями взаимовыгодного сотрудничества. Я проявил вежливость в отношении одного просителя, второго, третьего, а когда понял, что простых человеческих слов они не понимают, то уже четвертый просто вылетел из моей квартиры, словно пробка из бутылки шампанского. Но даже этого оказалось недостаточно. Меня продолжали осаждать, но только до того момента, когда я прилюдно оскорбил одного из назойливых просителей, оказавшегося дворянином и офицером в отставке. Оскорбленный, он вызвал меня на дуэль, а спустя сутки по столице пополз слух о том, что поручик Богуславский прострелил своему противнику плечо с хладнокровием и непринужденностью завзятого бретера, после чего поток визитеров сразу иссяк.
Негибкий, неумный и жесткий человек – именно такая характеристика была дана мне в высших кругах столицы, которая скоро переросла в презрительную кличку «юродивый поручик». Затем по столице поползли слухи, что я слуга дьявола, и многие из бывших моих просителей стали вполне серьезно утверждать, что святостью от этого человека даже не пахнет, а скорее, наоборот, от него воняет серой. Правда, подобные заявления делались тихо, с глазу на глаз, а говорили при этом шепотом.
В течение месяца собирались выборные крестьянские представители со всех концов России. Для них в столице был забронирован ряд простых, непритязательных гостиниц, где их не только бесплатно поселили, но и кормили, а под проведение съезда организаторы отвели помещение Государственной Думы. В громадном зале, где раньше заседали депутаты, сейчас робко рассаживались крестьяне, с ощущением смутного страха косясь на лепные потолки и декоративную отделку стен. При этом все они старались выбрать себе места, как можно дальше от трибуны. В отличие от них, приглашенные на съезд представители оппозиционных блоков и партий занимали первые ряды, с покровительственной усмешкой косясь на притихших депутатов. Между ними своеобразной прослойкой стали журналисты, стремительно передвигающиеся туда-сюда по залу и терзающие своими не всегда понятными вопросами крестьян, вгоняя их в краску и смущение. Кроме них в зале присутствовали кинооператоры, которые расположили свою громоздкую аппаратуру в центральном проходе. В отличие от своих суетливых и шумных коллег, они вели себя важно, с удовольствием ловя на себе благоговейные и уважительные взгляды простодушных селян.
Легкий шум, стоявший в зале, мгновенно смолк, когда появился император. Тишина, пока он произносил приветственную речь, стояла такая, что казалось, запищи комар, его будет слышно во всех концах громадного зала. Закончив свое выступление под шумные овации, государь попросил задавать ему вопросы. Сначала стояла тишина, прерываемая редким перешептыванием и толканием соседа в бок: чего молчишь? Ты же хотел высказаться, вот и говори. В передних рядах уже стали слышны смешки, когда, наконец, один из представителей крестьян, набравшись смелости, не начал говорить. Стоило только ему получить свои ответы, как будто лавина с гор, со всех сторон зала посыпались вопросы и жалобы осмелевших крестьян, которые поняли, что их здесь действительно выслушают.
Сидя в зале, я с невольным уважением отметил, что император довольно прилично разбирается в сельской жизни, видах на урожай и прочих других вопросах, смысл которых мне был недоступен. Около четырех часов император отвечал на вопросы, одновременно с этим по рядам ходили специальные люди и принимали у депутатов жалобы и прошения, написанные на бумаге, при этом делая пометки, от какой сельской общины или деревни она подана. Второй день и половину третьего дня с крестьянами работала комиссия по уже поданным ранее жалобам и пожеланиям крестьян. В самом конце работы съезда снова приехал государь. Крестьяне, в отличие от первого дня, приветствовали его не просто шумно и радостно, а с каким-то благоговейным восторгом. Он их понимал, и они это чувствовали. После того как восторженные крики стихли, царь сделал несколько шагов вперед и неожиданно для всех присутствующих громко спросил:
– Крестьяне, соль земли русской, вы хотите мира и земли?!! Желаете, чтобы в семьи вернулись сыновья и мужья, ушедшие на фронт?!! Это так?!!
Секунду-две стояла тишина, а потом крестьяне, вскочив со своих мест, сначала вразнобой, а потом начали вместе скандировать:
– Желаем, государь!!
Когда крики стали затихать, царь взмахнул рукой, и в одно мгновение в зале воцарилась тишина. Император простыми и ясными словами пообещал, что приложит для этого все свои силы, а в конце попросил делегатов еще немного потерпеть ради России. Когда крики восторга утихли, началась раздача памятных подарков, после чего состоялся торжественный молебен.
На следующий день жители столицы прочитали в газетах о восторге, с которым восприняли крестьяне Российской державы слова императора. Простой народ, читая об этом, не уставал повторять: «Вот он, какой наш император! Он не оставил нас своей милостью, как пришла трудная година! Воистину наш он, народный, царь!»
