Он: Что?
Она: Ничего… забудь.
[Пауза]
Он: Что-то не так? Ты словно чувствуешь себя неудобно.
Она: Я?.. Нет, я в порядке… Я чувствую себя водяной лилией, плавающей в китайском пруду.
Он: Что-что?
Она: Я сказала, что чувствую себя… О, не обращай внимания! Все в порядке, я в порядке.
Он: Уверена?
Она: Да… Я просто немного взвинчена, вот и все.
Он: Хочешь чего-нибудь?
Она: Чего-нибудь.
Он смотрит на нее секунду, потом уставляется в пространство и кивает. Она смеется.
Он: Что?
Она: М?
Он: Ты вроде собиралась что-то сказать.
Она: Правда? Наверное, я всегда так выгляжу. Это что-то типа невроза.
Он смотрит в пространство.
Шейла и Хью
Нежиться в объятиях,
Думать, можно ли устоять перед твоим очарованием,
Повторять, как молитву, «Я люблю тебя»,
Вместе драться,
Целоваться в ночи,
Вздрагивать, когда друзья спрашивают: «Что нового?»
После свадьбы она располнела в бедрах,
А он начал лысеть,
Они остались вместе,
Скорее, из привычки,
Чем из необходимости.
Он придет с работы,
Весь в напряжении,
А она весь день прибиралась,
Пока мыльные оперы полоскали ей мозг.
Он читает вечернюю газету,
Она зовет его ужинать,
Они едят молча,
Ей скучно, а он просто разбит.
Они поднимаются в спальню,
Умножая монотонность
Каждым своим шагом,
Часы сна
Кажутся им более радостными,
Чем часы бодрствования.
Он снимает рабочую одежду,
Она надевает бигуди и накладывает крем,
Они надеются, что одеяла спасут их
От демона дневных забот.
Потом он выключает лампу,
И темнота бесшумна,
В темноте можно быть кем угодно,
Домохозяйки станут девочками,
А бизнесмены – мальчиками.
…
«Я люблю тебя, Шейла»,
«Я люблю тебя, Хью»,
Но думает она о тарелках,
А его мысли далеко.
И одеяла служат убежищем
Этой вечной паре,
И никто из них не знает,
Почему они до сих пор вместе.
Я как будто нахожусь в бомбоубежище и пытаюсь всех подбадривать.
Он далеко не дурак, и близко не стоял. А я стою. Я чувствую, как глупец, который от него очень далеко, дышит мне в шею.
Я бы хотела не слышать своих мыслей. Я постоянно слышу, как мой разум трещит ни о чем сам с собой. Вот бы он сделал чертов перерыв. Пиши, не думай, пиши. Вы неправильно думаете, мисс Фишер, вам бы лучше писать.
Если кто-то читает это после моей смерти, то я посмертно смущаюсь. Я проведу всю свою загробную жизнь краснея.
Я боюсь. Боюсь, что позволю Харрисону причинить мне боль. Что мы не просто расстанемся, а он меня бросит. И терпеть боль – это не подвиг. Боль может быть знакомой, но в ней нет ничего хорошего. Немного грустно, когда ставишь себя в такую ситуацию, где тебя унизят или обделят вниманием, а потом в последний момент понимаешь, что это не то, чего ты хотел, – может, тогда покажете мне что-нибудь из искусственного шелка?
Ни у одного из нас не было возможности рассмотреть вероятность того, что, в нашей конкретной ситуации, мы могли решить не встречаться. Нас словно свели вместе, и мы пытаемся взять друг от друга как можно больше, по крайней мере, из удобства. Искали бы мы общества друг друга в «РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ», если бы этого не случилось? Не думаю, что в этот момент мы могли честно ответить. Мы легко могли обмануться удобством и кажущимся отсутствием других вариантов. В такой момент твоя главная цель – найти кого-то (кого угодно) рядом, кто готов быть с тобой и находится по эту сторону могилы. (Соответствовать этим характеристикам несложно.) Кого-то, кто всегда под рукой и как можно больше похож на человека. Мы не в той ситуации, чтобы придираться. Настоящая проверка чувств начинается тогда, когда тебе не просто удобно и когда вокруг значительное число других вариантов, которые с большой вероятностью одиноки 24 часа в сутки.
В любом случае, как говорит Марсия, жена Джорджа, мы все хороши в одном и том же (ссылаясь на теорию, что мы ищем людей, которые хороши в том, в чем мы плохи, и которые плохи в том, в чем мы хороши), так что, вместо того чтобы выбирать там, где нас нет, мы выбираем и остаемся практически в одном месте (где-то между школой и островом Гиллигана).
Я не хочу участвовать в своей жизни. Она может идти и без меня, а я не собираюсь помогать. Я не хочу ее видеть, не хочу разговаривать, не хочу, чтобы она была рядом со мной. Она отнимает слишком много энергии. Я отказываюсь принимать в ней участие. Если у тебя есть жизнь, даже если ты привык к тому, что она лишает тебя сна, портит все веселье, требует всего твоего внимания, каким же облегчением должно быть, когда она уходит.
Мне не нравится, что мне приходится вращать и вращать тарелочки на всех этих шестах. Пусть они падают с шестов и разбиваются, мне плевать. Я подвергаю себя цензуре, и куда, черт возьми, это ведет? Украшаешь свои мысли и помещаешь их на бумагу.
Место женщины в доме
У телефона,
Мужчины сеют свой дикий овес,
А женщин сеют.
И вот я снова
Совершаю ту же ошибку.
Вместо того чтобы выучить урок,
Я просто устанавливаю новый рекорд.
В чем загадка?
Я говорю так много слов,
А сказано так мало.
Она: Один из нас скучный.
Он: Почему ты так говоришь?
Она: Потому что… мы просто сидим здесь и не разговариваем.
Он: И что не так?
Она: Ну, не знаю. Может, и ничего – но для этого мы друг другу не нужны.
Он: Для чего?
Она: Чтобы сидеть молча.
Паучок Итси-Битси залез ко мне в водосток,
Пролез в угол,
И теперь мне его никак не выгнать.
Он съел всю мою кашу, сидел в моем кресле,
Спал в моей постели, запутался у меня в волосах.
Эй, королевская конница
И вся королевская рать!
Не могли бы вы мое сердце
Обратно собрать?
Любовь сделала меня тем, что я есть,
Но, что это было, я так и не могу сказать.
Одно я знаю точно,
Я все равно одинока,
Потому что нет человека молчаливее,
Чем тот, кто не звонит,
И нет человека, кому так же все равно,
Как ему.
Он запутался у меня в волосах,
Сидел на моем кресле и спал в моей постели,
Он съел всю мою кашу и залез прямо мне в голову.
Может, человек и не остров,
Но некоторые – точно,
Остров, на котором живут летучие мыши,
Которые спят на твоей колокольне.
Во что я влезаю и не хочу вылезать?
Я не могу вспомнить начало и не могу представить, чем все кончится. А развязки я очень боюсь и в то же время очень жду, и знаю, что она будет не похожа на то, что я себе воображаю, но без нее нельзя, и я не знаю, что делать с этой избитой фразой.
