Его стеклянные глаза, смотрящие мимо меня, медленно приобретают тёплый оттенок шоколада, а я глажу его лицо, шепчу слова, которые даже я не могу разобрать. От моих рук на его лице остаются кровавые потеки.
– Умоляю… будь со мной, останься со мной, – хриплю я, а за моей спиной двери лифта открываются.
– Мишель… – выдыхает он, с ужасом понимая, что я поглощена своим страхом, разрывая горло и плача в голос. – Мишель, я должен.
– Не оставляй меня… я пришла… наверное, не должна была, но мне было так страшно. И сейчас тоже, – шепчу я, глотая буквы, но с усердием продолжаю дотрагиваться до его лица пальцами.
Его глаза бегают по моему лицу, затем по шее, плечу и снова по лицу. Сколько темноты в них, опасного огня, выпивающего обратно мои силы. Я уже не могу стоять на ногах, с каждой минутой сползая по нему, но Ник подхватывает меня за талию, а затем берёт под коленки, и быстрым шагом несёт куда-то.
– Не уходи, – единственное, что я могу сказать, потому что сейчас я узнаю, что бывает больнее, намного больнее, чем минуту назад.
– Тише, тише, крошка. Тише, я здесь. Лесли! – Кричит Ник, опуская меня на брошенное полотенце в ванной и прислоняя к стенке.
– Да… да, я тут, – истерично говорит прибежавшая домработница.
– Подготовь таз с прохладной водой, хлопковые бинты принеси из комнаты, обеззараживающие средства, пинцет, всю аптечку неси. Живо, – отдаёт он приказ, поворачиваясь ко мне и снимая с себя пальто, отшвыривая от себя.
– Так, Мишель, скажи… отвечай честно, как это было и где ещё у тебя раны, – требует он, придвигаясь ко мне.
– Он кричал… обзывал тебя и меня… он порвал твои письма… они были моими, а он порвал. Я ударилась головой… потом ремень… как ты тогда… по плечу… и я упала… не удержалась и упала на вазу… она дорогая была… мама на аукционе купила… и я порезалась, а потом бежала… ноги, – бессвязно бормочу я, а он кивает, с каждым моим словом я ощущаю ярость, разрастающуюся в нём, но пытаюсь поднять руку, чтобы схватить его за плечо. Сил нет, они словно онемели.
– Мистер Холд, – рядом появляется домработница и ставит перед ним всё, что он просил.
– Иди и звони Грегори, пусть живо едет сюда, – бросает Ник, и Лесли кивает, торопливо выходя из ванной комнаты.
Он пытается закатать рукава рубашки, но со злостью разрывает её на себе и отбрасывает в сторону. С каждой секундой моё сердце возвращает свой более спокойный ритм, пока из горла вырывается хриплое дыхание.
Ник обмакивает бинт в воде и подносит к моему лицу, сосредоточенно обтирая его и всматриваясь.
– Он ударил тебя сюда, – гневно цедит он, дотрагиваясь до щеки. – Синяка не будет, только лёгкий и у виска. Он знал, как бить тебя, кто-то научил его делать удар с захлестом. Такие делают, чтобы причинить максимум боли и минимум следов оставить. Это… это из моего мира… его кто-то научил. Убью… убью за то, что позволил себе это. Убью за тебя, крошка.
– Ник… не надо, – прошу я, а из глаз снова скатываются горячие слёзы.
– Он не имел права, Мишель. Ты моя… моя сильнейшая боль, – кривится Ник, шипя слова, проговаривая их с ненавистью и огромной яростью. – Я обязан защищать тебя, а меня снова не было.
– Нет… нет, Ник, я сама виновата, я напросилась…
– Это не причина, это не оправдание и не ищи их ему. Никогда… никогда в жизни я не хотел вернуться обратно, только бы сделал это и пережил миллион раз свой ад, лишь бы не видеть тебя сейчас вот такую, – он яростно мотает головой, подхватывая меня на руки и пересаживая на свои ноги, обнимая меня и укачивая в своих объятьях.
– Боже, Мишель, я должен, слышишь? Должен показать ему, что такое боль… твоя боль и моя. Тише, Тише, крошка, не плачь… не плачь, – баюкает он меня, прижимая к себе и целуя в волосы. Его руки, голос, весь он – бальзам для моей истерзанной души, и моё исцеление, но мне так гадко внутри, я боюсь… теперь боюсь за Ника и последствия.
– Не дай мне потерять тебя, пожалуйста, – шепчу я, пытаясь соединиться с ним любым способом, быть ещё ближе, быть в нём.
– Я с тобой, – заверяет он меня, дотрагиваясь своей прохладной ладонью до моей горящей щеки.
– Если ты сделаешь это… мне придётся возненавидеть тебя, понимаешь? – Подаюсь вбок, чтобы насладиться этой лаской, которая стирает с моей души отпечаток горечи.
– Я не хочу… не смогу без тебя, Ник. Просто будь со мной… только мне больно… так больно. Мои руки… я не чувствую их, и мне холодно, – шепчу я, закрывая глаза.
– Мишель, даже не вздумай это делать! Быстро открывай глаза и дыши, давай, – Ник встряхивает меня и поднимает за подбородок к себе. Его голос такой твёрдый, такой уверенный даёт мне силы, выполнить его слова и посмотреть мутным взглядом на него.
– Дыши, родная, дыши, – шепчет он, гладя меня по щеке. – Давай, вдох и выдох, всё будет хорошо. Всё будет хорошо, Мишель, я обещаю. Только прости меня, прости и прими, ведь я тоже не хочу никого другого, кроме тебя. Крошка, ты… я… ты должна знать, что я…
– Мистер Холд, я здесь, – раздаётся голос справа от нас, перебивая его тихую речь.
– Грегори, надо наложить швы, как я увидел на один порез минимум три, лучше четыре. На другой два также бедро, там тоже два. Удар по голове… затылок, она не чувствует рук, и её вырвало, – быстро говорит Ник, одновременно подхватывая меня на руки и выпрямляясь.
– Несите её на кровать, подложите ей под ноги подушки, чтобы был приток крови к сердцу… лучше отвезти в больницу, чтобы запаять…
– Нет, это огласка, ты знаешь об этом. Я не дам никому узнать, что её кто-то тронул, понял? Так что делай всё аккуратно, иначе сам прирежу.
– У неё останутся шрамы.
– Ничего, потом отшлифуем. Он должен видеть, что натворил… что чуть… я чуть не потерял её.
Разговор мужчин проходит где-то далеко от меня, но я чувствую мягкую постель, а затем уколы… несколько… в левую руку.
– Мистер Холд, не дайте ей заснуть сейчас, пока не зашью всё и не обработаю. Мы должны знать о состоянии, ведь здесь нет мониторов.
– Понял. Мишель, – рядом со мной ощущается тепло, и я слабо улыбаюсь ему, как и нежное прикосновение к щеке меняет мои ощущения внутри.
– Ты всё сделала правильно… ты приехала ко мне, – шепчет он.
– Обещай, что не тронешь его, – едва слышно произношу я.
– Не могу… после того, что он сделал с тобой…
– Боюсь… боюсь потерять тебя… так не дай мне это сделать, не исчезай… не трогай его, я виновата в этом, – перебиваю я его и приоткрываю глаза, тут же издавая стон от очень яркого света над нами.
– О, Мишель, – его голос полон боли и бессилия, и теперь я могу спокойно вздохнуть, доверяя ему полностью. Зная, что он выполнит мою просьбу.
– Не отпускай меня… я теряю нить, которая связала меня с тобой. Он любил бить меня по ступням, где этого не было видно. Тонкими розгами, смачивал в воде и бил, требуя от меня звуков. Затем заставлял ходить босыми ногами, чтобы оставлять после себя следы. Он видел… наслаждался кровью, как и я. Но только не с тобой, Мишель… крошка, только не ты. Сейчас я не понимаю… ведь вижу столько крови, но она не радует меня, только вызывает желание наказать его. Тогда я был маленьким… слабым, не имел возможности постоять за себя и за них, но сейчас… Я не могу противиться этому, поэтому не отпускай меня, – его признание отзывается в моей душе болезненными спазмами, слёзы уже привычно скатываются из глаз.
