Историк наполеоновской Империи Марсель Дюнан замечает: «Политическая цель Наполеона заключалась в том, чтобы окружить себя не союзниками, а вассалами. В экономическом отношении он нуждался не столько в друзьях, сколько в данниках. Он совсем не заботился о том, чтобы как-то компенсировать другим государствам привилегии, которых добивался для французской промышленности и торговли. Двери для наших товаров должны были быть повсюду широко открытыми, они должны были находиться под покровительством множества бесцеремонно выторгованных протекционистских уступок в условиях, когда накрепко закрытые границы исключали какую бы то ни было иностранную конкуренцию, а свободные от множащихся запретов французские товары, облагаемые весьма умеренными пошлинами, приносили миллионные прибыли, оседавшие в таможенных кассах Империи».
Эта политика, во всяком случае до 1810 года, отвечала интересам новой французской буржуазии. Вот почему образ Революции стал довольно быстро вытесняться в сознании народов аннексированных государств экономическим империализмом, часто грубым, переоценивавшим реальные возможности промышленной Франции, страны, еще не вполне оправившейся от недавно пережитой гражданской войны.
Глава II. ЦАРСТВО НОТАБЛЕЙ
Если Берген Старший, каким он изображен на портрете Энгра (около 1832 года), символизирует Францию Луи Филиппа, Франсе де Нант, написанный Давидом (с налитым кровью лицом, дородный, облаченный в мундир важного государственного сановника), дает исчерпывающее представление о вожделениях французов эпохи Империи: богатство, высокие должности, почести.
Мы в начале царствования новых нотаблей. Обратимся к Баранту. «Государственная власть на всех ее уровнях и во всех разновидностях за несколько лет сконцентрировалась в руках чиновников, которые заняли свои должности отнюдь не благодаря способностям, опыту или уважению граждан. Исповедуемые ими взгляды, бесчисленные возможности, открывшиеся перед ними благодаря Революции, лотерея выборов, доверие, а то и покровительство, оказанные им комиссарами Конвента, — таковы были причины их продвижения. Этой новой аристократии и вручил Конвент судьбу Франции. Привилегированный класс, состоявший из людей, которые выделялись своими талантами, социальным положением, независимостью суждений, деятельностью на государственном поприще, сгинул на эшафотах, в изгнании, в преследованиях… Его благосостояние было подточено конфискациями, банкротствами, "максимумом" на доходы и введением в обращение бумажных денег».
Итак, состояния новых нотаблей выросли на банкротствах, максимуме, бумажных деньгах и присвоенном национальном имуществе. А. Мальро найдет удачный образ, иллюстрирующий это перемещение капиталов от аристократа к банкиру: «Благодаря Наполеону мадам Рекамье в своем шезлонге сменила "Обнаженную Маху"».
Экономические основы нового общества
В 1808 году земля, несмотря на появление новых форм собственности, по-прежнему остается основным источником дохода. К престижу, традиционно связанному с землевладением, примешивается чувство защищенности, которое оно дает особенно после катастрофического падения курса ассигнатов. Земля перестала быть феодальной собственностью: Гражданский кодекс закрепляет отмену старого режима и гарантирует государственным правом неприкосновенное и святое право собственности. Кодекс соблюдает интересы собственника, прежде всего — земельного. Приоритет в нем отдается недвижимости. С 1807 года начинается работа по составлению кадастра, призванного зафиксировать перераспределение земли и узаконить распродажу национального имущества.
Распродажа продолжается, однако темпы ее снижаются. Декретом 9 флореаля IX года она была приостановлена; разрешалась лишь ее перепродажа держателями долговых обязательств, а также отчуждение в счет погашения двух третей депозита, однако законами от 15 и 16 флореаля X, а затем 15 вантоза XII года она вновь была разрешена. Если за время Революции общее число торговых сделок составило 1 100 674, то после X года их количество не превысило 40 тысяч. Революция изрядно попользовалась имущественным фондом, а реституции дворянам и «фабрикам» привели к его дальнейшему оскудению. Добавим, что декрет 15 брюмера IX года выделил из него богадельням материальных ценностей на сумму в четыре миллиона франков; крупные ассигнования поступили также в распоряжение ордена Почетного легиона и сенатского корпуса. Темпы распродажи, достаточно высокие на севере, снижаются на западе и юге, а на Верхнем Рейне и в Лотарингии распродажи практически не происходит.
Каков же социальный состав покупателей? Примерно 10 процентов из них — купцы и коммерсанты, столько же юристов; 7–8 процентов — бывшие аристократы, чиновники и священнослужители, остальные — крестьяне, нередко объединившиеся в артели. Но поскольку речь идет, как правило, о малоплодородных землях, дающих мизерный доход, разбитых к тому же на разрозненные, далеко отстоящие друг от друга участки, возникает ощущение, что время земельных спекуляций прошло. Исключение составляют земли близ Парижа, в департаменте Сена-и-Марна, префект которого аннулировал во время Консульства земельные аукционы в попытке противодействовать объединившимся в союзы «алчным группировкам». Покупателями на этих последних торгах становятся мелкие землевладельцы, не столько на востоке, сколько на севере и юге.
Закон от 20 марта 1813 года об отчуждении общинного имущества, принятый в целях пополнения государственной казны, временно и лишь местами (нет никаких следов земельных торгов ни на Верхней Луаре, ни в Домбе), возродит практику земельных спекуляций.
Спросом пользуются наделы, владельцы которых (бывшие аристократы и буржуа), сами никогда не обрабатывавшие эти земли, вынуждены продавать их из-за возникших еще во время Революции финансовых трудностей. Очень хорошо сказано об этом в воспоминаниях Ремюза: «Секвестры, революционные меры, неурожайные годы — все это привело поместья в упадок, лишило доходов, приумножило долги». Возвращение земельных владений их бывшим хозяевам становилось возможным лишь в результате тяжелых и затяжных судебных процессов, по завершении которых они тут же перепродавались. Внесение арендной платы обесценивавшимися ассигна-тами жестоко ударило по старой земельной аристократии. Нередко насущная забота возвратившегося на родину эмигранта заключалась в том, чтобы любыми средствами вернуть себе родовое поместье. При этом ему приходилось расставаться с земельными угодьями.
Банкиры, коммерсанты, владельцы мануфактур, разбогатевшие на спекуляциях колониальными товарами или благодаря росту промышленного производства, ставшему возможным в результате появления новых рынков сбыта, быстро становятся собственниками, вкладывая свои ликвидные средства в недвижимость. Симптоматично, что из 1056 крупнейших землевладельцев 130 были хозяевами мануфактур и коммерсантами. Богатство какого-нибудь Ришара-Ленуара, Терно или Рекамье во многом состояло из городской или сельской недвижимости. Как правило, оно было сколочено во время Революции путем приобретения национального имущества. Когда в январе 1811 года Бедерман объявил о своем банкротстве, выяснилось, что его актив превышает пассив на миллион 800 тысяч франков; речь шла о недвижимости, которую ему не удалось реализовать. Земля — не только надежная сфера вложения капиталов, но и источник социального престижа. Фьеве отмечает в декабре 1802 года, что учреждение избирательных коллегий, в которые входили наиболее состоятельные граждане, «вновь повысило значение крупных земельных владений». Тогда, в начале века, элита не мыслила себя вне земельной собственности. Землевладение по-прежнему определяло собой иерархическую структуру общества.
