Варяжские плакальщицы выли не переставая, вспоминая доброту уходящего в чертоги Одина князя-регента, мудрого и справедливого владетеля и доблестного воина. Они же подвели к берсерку девицу, которую споили медом до беспамятства, тот ловко взмахнул ножом, и она окровавленная рухнула на палубу, залив своей кровью дорогой ковер с орнаментом из Ширвана – подарок хазарских купцов-радомитов.
Славяне пели заупокойные песни под бубны и обложили кострами алтарь Перуна. Киев призвал всех богов, кроме неизвестного Иисуса.
Молитву невидимого Бога читала лишь Ольга, да и то не в храме, а тихонько в углу, в своих покоях, целуя икону – подарок Фотия. Даря икону с Богоматерью и Младенцем, греческий проповедник предупреждал, что, обращаясь к ней, молящаяся должна просить Заступницу на коленях и будет услышана, если верит. А просила княгиня о том, чтобы оказался добрый князь на небесах в прекрасном Эдеме, перенесенном с грешной земли на облака за людские грехи, и еще просила не судить строго мужа ее, что затеял весь этот языческий ритуал с погребением огнем, так как руководствовался новый князь политической целесообразностью, удовлетворяя потребности свирепых сородичей, коим нет дела до Истины. Ублажая их ожидания, князь таким образом выживает и упреждает возможное возмущение соперников.
Деницу привели последним, когда поднесли факелы. Берсерк уже занес нож, чтобы бросить тело ведуна к ногам бывшего князя, но волхв взвыл и потребовал слова. Князь Игорь позволил жестом.
– Я хочу умереть так же, от змеи! Так повелели боги.
Все переглянулись, ожидая решения Игоря. Тот выдержал паузу, а затем спросил волхва:
– Кто из богов?
– Новые боги славян, что стали светочем для Олега в ущерб Одину!
Провокация удалась. Фанатичные славяне обступили ладью, ожидая решения в пользу выбора угодной их богам смерти. Однако поиск гадюки мог бы отсрочить ритуал, продлить жизнь Деницы и вызвать недовольство варягов. У драккара собрались и люди Свенельда, готовые расправиться с необузданными рабами, возомнившие своих богов равными Одину и Фригг. Эти людишки в лохмотьях не стоили перышка ворона, а уже осмеливались что-то требовать!
Князь Игорь понимал, что от него требовался быстрый ответ, в котором нельзя было ошибиться. Этот ответ должен был вобрать в себя всю мощь нового порядка, который строился здесь и сейчас единственным наследником конунга Рюрика, что был по знатности намного выше, нежели убиенный змеей регент.
– Вижу, ты хитрец, Деница, и любое свое пророчество, даже несбывшееся, оборачиваешь в свою пользу. А теперь придумал, как бросить своего благодетеля, моего дядю и наставника, одного на пути в Вальгаллу. К тому же гадюка не жалит гадюку. Убейте его и жгите драккар!
Фанатики не дали берсерку выполнить приказ нового князя, поправшего их богов с первого же дня правления. Они оттащили Деницу, но варяги уже обнажили мечи. Игорь дал знак, и бунтарей перебили. Деница заливался слезами, исторгая проклятия в адрес Игоря и предрекая ему скорую смерть:
– Вижу, падешь от тех, кого истребляешь. Новые боги сильнее старых богов! Не зря Олег утвердил их на этой земле и поклонился их светочу! Падешь от несправедливости своей и рассеян будешь по частям! Куски твои разлетятся по полю, и звери лесные сожрут их, и не будут погребены твои останки в земле, и придет конец всем богам, на которых ты уповаешь! Нет больше Одина! Он не защитил своего слугу! Нет Одина! Отмщен буду Перуном-громовержцем, с его именем на устах погибаю!
Берсерк дотянулся до бороды волхва, дождавшись, когда он умолкнет. Новое пророчество никого не удивило, все ходили под смертью. В мирное время славяне из друзей могли превратиться в разбойников, не давая наслаждаться властью привилегированной варяжской верхушке. Консолидировать племена нужно было лишь перед крупными походами. В остальное время необязательно было делать вид, что их боги так уж могущественны. Деницу сразили ловким движением топора. Ему раскроили череп в отместку за гнилой язык. А ведь мог бы умереть красиво – с аккуратно перерезанным горлом. Тело волхва бросили к волу и жеребцу, присыпали его же рунами и подожгли хворост и поленья у подножия драккара.
Огонь разгорался медленно и дымно, поглощая мертвых обитателей последнего пристанища легендарного регента и знатного воина. Зажженную ладью спустили на воду по бревнам волоком, и кто-то вдруг увидел ту самую гадюку, да не одну, а несколько. Змеи выползали из драккара вместе с крысами. А одна высунула на мгновение свою голову из конского черепа на форштевне и одним броском шмыгнула с корабельного носа прямо в воду. Надо же! Волхв ведь был прав…
Зрелище горящего судна отвлекало от мрачных мыслей. Скоро все было кончено и судно затонуло в реке. С высоких сосен за тем наблюдали Домаслав и его подручные. Они взирали на тризну киевлян не без удовольствия. Ведь их смелая ночная вылазка привела к поразительному результату.
Подброшенные на флагманский драккар ядовитые змеи, выловленные из водоемов и болот, пойманные в лесах и заточенные на время в клетку, пригодились, как и обещал вождь Домаслав. Змея ужалила того, кто хуже змеи, их главного притеснителя, Олега, и сразила его насмерть! Они не бессмертны, эти варяги. И участь сия постигнет и их нового князя, обидчика гордых древлян.
Глава 24. Замятня
Прошло два года. Распря казалась неизбежной. Обогатившиеся после похода в Византию варяги быстро растратили привезенное богатство и принялись за старое. Грабежи и набеги участились, несмотря на запрет князя.
Княжий суд не пугал и горделивых славян, почувствовавших вкус крови и легкой наживы. Консолидация на время похода не сплотила варягов и новых бояр, а метания Игоря заставили их искать защиты лишь в собственных силах.
Уделы превращались в крепости. Племенные вожди запирались в них, ожидая полюдья за частоколом, с вооруженными сородичами. Никто не хотел платить дань. Ненависть друг к другу нарастала. Только хазары да ромеи называли теперь северян общим именем «русы». На деле каждый был за себя.
Первым начали дружинники Свенельда. Они стали задираться и провоцировать верных Игорю ратников на потасовки и даже вооруженные ристалища. Вскоре и сам воевода явился в бражный зал. Это произошло в разгар празднования трехлетия Святослава. Он нарушил пиршество грубым призывом к немедленной атаке на хазар.
– Неужто в такой день я должен обсуждать с тобой государевы дела? – не поддался уговорам жены не вступать со Свенельдом в распрю князь.
– А чем этот день лучше или хуже другого такого же дня? – играл на публику самый могущественный воевода. – Эти вечные празднества не истребят мою память и не заглушат боль моих братьев, что томятся сейчас в хазарской тюрьме.
Игорь смотрел на молчаливую свору присоединившихся к Свенельду искателей приключений, готовых в любую секунду выступить по приказу своего вожака куда угодно. Хоть на Хазарию, хоть на князя.
Пожалуй, со смертью регента управлять этой разобщенной страной стало тяжело, почти невыносимо. И стыдно, прежде всего перед Ольгой, ведь любимая не могла не чувствовать его слабость. А Асмуд, ставший добрым кормильцем малыша Святослава, души не чаявшего в седом весельчаке, наверное, уже презирал своего сюзерена…
