Все это так, но, характеризуя правление Петра III, не стоит впадать в крайности. Согласитесь, что было бы странным, если бы нерадивый и недалекий наследник, каким его считала Елизавета, став императором, вмиг превратился в просвещенного и рачительного государя. Конечно же за многими начатыми им реформами стояли компетентные сановники, радеющие о пользе для государства. С другой стороны, разве глупый и невежественный монарх, каким изображали его многие десятилетия историки романовской концепции, был бы способен оценить и поддержать полезные начинания? Значит, при всей своей капризности, непредсказуемости и ограниченности Петр III все-таки понимал необходимость проведения реформ и желал действовать «как лучше». А вот дальновидность мышления своей супруги и опасность ее планов по захвату власти он оценить не смог. По словам Гримберг, «покамест он строил проекты и намеревался быть подобным великому деду, она действовала, всячески дискредитируя мужа слухами и порочащими сплетнями». Екатерина прежде всего подчеркивала «антипатриотичность» Петра, разделяла и поддерживала недовольство гвардии его армейскими реформами, выставляла себя незаслуженно обиженной и гонимой супругой. И уже летом 1762 года эта самая гвардия путем очередного переворота помогла ей исправить «шестимесячное недоразумение» правления мужа.
Чтобы оправдать незаконный захват власти, Петру III было предложено отречься от престола, что он и сделал. Дальнейшие события напоминают исторический триллер. Вот как описывал их Н. М. Коняев: «Екатерина через Измайлова передавала Петру, что обязуется устроить ему “приятную жизнь в каком-нибудь выбранном им самим дворце, в отдалении от Петербурга, и исполнять по мере возможности все его желания”… Однако едва Петр III вышел из кареты, с него сорвали орденскую ленту, шпагу и платье. Несколько минут бывший император сидел на крыльце среди солдат босиком. В одной рубашке.
Н. И. Панин с удовольствием рассказывал потом, что когда он вышел, чтобы увести бывшего императора во дворец, Петр бросился к нему, ловил его руки, прося его ходатайства, чтобы ему было позволено хотя бы удержать при себе четыре особенно дорогие ему вещи: скрипку, любимую собаку, арапа и Елизавету Воронцову. Ему позволили удержать три первые вещи, а Воронцову отослали в Москву, где она была благополучно – вполне в духе этой дамской революции! – выдана замуж…»
Арестованный бывший император был отвезен в Ропшу, где, как пишет Гримберг, «очень вовремя для Екатерины скончался». Официально было объявлено, что он умер от «геморроидального припадка». Но ни современники, ни исследователи позднейших времен не сомневались в том, что он был убит одним из фаворитов Екатерины – Алексеем Орловым. В связи с этим Ф. Гримберг пишет: «Романовская концепция признала факт убийства. Теперь задача была это убийство оправдать. Ситуация складывалась жуткая в своей пикантности. По приказу женщины убит был ее супруг, отец ее ребенка. Итак, чем же оправдать подобное убийство? Историки достаточно осторожно указывают на то, что Екатерине самой грозила опасность: якобы не прими она вовремя меры (то есть не убей она вовремя мужа?), Петр настоял бы на ее заточении в монастырь. Это утверждение никакой критики не выдерживает и, более того, не соотносится с уже начатой Петром политикой огосударствления церкви. Мы не находим свидетельств о том, что Екатерине грозила хоть какая-то опасность. Напротив, она совершенно не была стеснена в своих действиях. Совершенный ею переворот – лучшее тому доказательство…
Второе оправдание совершенного убийства: “неспособность Петра к правлению”…
Но особенно упирает романовская концепция, как мы уже говорили, на “антипатриотизм” Петра III».
Все эти утверждения основываются на мемуарных источниках и прежде всего на «Записках» Екатерины II. В них императрица в очередной раз выставляет бывшего мужа в самом черном свете как человека неумного, жалкого, болезненного и даже психически ненормального. Поразительно, но, забыв о собственной репутации, она даже пишет о том, что Петр долго не мог исполнять свои мужские обязанности, намекая на то, что Павел не приходится ему сыном, а настоящий его отец – «по крови» – Сергей Салтыков. Но зачем она так подробно описывает подробности своей интимной жизни, компрометируя ими не только нелюбимого супруга, но и собственного сына? Если согласиться с Ф. Гримберг, которая считает, что «Записки» Екатерины «созданы вовсе не для того, чтобы как можно более точно вспомнить о том, что было; но прежде всего для того, чтобы изложить и внушить читателям свою версию происходивших событий», то ответ напрашивается сам собой. И состоит он, по мнению исследовательницы, в том, что Екатерина – узурпатор не только по отношению к мужу, но и по отношению к сыну: «В сущности, она вступила на престол в качестве регента, временного правителя при несовершеннолетнем сыне своем, но по достижении им совершеннолетия она ему престол не уступила. Естественно, в ее интересах изображать и сына “неспособным”, “человеком дурного характера” и даже “безумным”. И – как бы между прочим – еще и незаконным, не имеющим права претендовать на отцовский трон…»
Такого рода воспоминания были нужны Екатерине, чтобы отбелиться перед общественным мнением, оправдать свои поступки в международных кругах, которые были хорошо осведомлены о настоящем положении дел в России. К примеру, вот что писал по поводу воцарения Екатерины французский посол в Санкт-Петербурге: «Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I был свергнут с престола и потом убит, с другой – как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начиная цареубийством свое собственное царствование».
До конца своей жизни императрица держала сына в отдалении от престола. Он жил в Гатчине, в подаренном ему матерью дворце. Это была не ссылка, а своеобразное изгнание – как говорится, с глаз долой. Павел уже потерял всякую надежду получить российский престол, тем более, что знал о намерении матери передать его не ему, а старшему внуку – Александру. Но внезапная смерть императрицы круто изменила его положение.
Законник с «комплексом Гамлета»
После скоропостижной кончины Екатерины II Павлу, по меткому выражению Ф. Гримберг, «пришлось вступать (взбегать?!) на всероссийский престол, как бы оглядываясь, опасаясь; а вдруг повредит известный манифест об отречении его отца от престола».
Вот как описывает драматические события, происшедшие в покоях Екатерины в ночь на 6 ноября 1796 года, Н. М. Коняев: «Ее разбил паралич; в бессознательном состоянии императрица лежала на полу. Она так и не успела подписать подготовленного Указа о лишении Павла престола… Современники считали то обстоятельство, что императрица так и не пришла в сознание, и спасло Павла…» А далее он пишет: «Екатерина еще дышала, когда Павел приказал собрать и запечатать бумаги, находившиеся в кабинете, и, как отмечено в камер-фурьерском журнале, “сам начал сбирать оныя прежде всех”. Существует предание, что граф Александр Андреевич Безбородко, помогавший Павлу собирать бумаги, указал на пакет, перевязанный черной лентой. Павел вопросительно взглянул на Безбородко, тот молча кивнул на топившийся камин. Павел бросил пакет в огонь. Считается, что в пакете было подписанное Екатериной завещание…» Доподлинно же неизвестно, был ли этот пакет и что в нем содержалось. Ни тогда, ни впоследствии «завещание» Екатерины II нигде не всплывало и никто его не видел.
