Исследуя психологию самозванства, этим вопросом задавался В. Г. Короленко. Писателя поразило огромное количество российских самозванцев, заставивших его прийти к горестному выводу, что «Россия вообще страна самозванцев». Имеющиеся в нашем распоряжении факты из русской истории о самозванцах действительно впечатляют: по разным подсчетам, только самозванцев лже-Романовых, пользовавшихся большим или меньшим успехом у своих сторонников во всем мире, насчитывалось около 230 человек. Одних только лже-Петров III Федоровичей было около 40!
Среди искателей царской короны встречались отчаянные сорвиголовы и беспринципные мошенники, безнадежные безумцы и наивные мечтатели, шуты и религиозные фанатики, среди которых значительную часть составляли деклассированные элементы – дезертиры, беглые крепостные, расстриги. Не случайно во времена правления первых Романовых самозванцев и мятежников называли «развратниками тишины».
С конца XVII и чуть ли не до конца XVIII века редкое царствование проходило без самозванца, а при Петре I за недостатком такового народная молва настоящего царя превратила в «самозванца». Череда дворцовых переворотов, предшествующих восшествию на престол всех русских императриц, только подтвердила устойчивый характер самозванства. А нарушения традиционного порядка престолонаследия (например, появление на троне малолетних детей или же воцарение женщин) еще больше обогатили историю русского самозванства новыми именами и событиями. «Истинные» Петры I, «чудесно спасшиеся» царевичи Алексеи Петровичи, «избежавшие смерти» многочисленные Петры III… В чем же причина их появления? Тайна и вера народа в чудо – вот питательная среда для авантюристов. Погибший при неясных обстоятельствах член правящей династии практически сразу становился в глазах народа мучеником, страдальцем, и его чудесное спасение воспринималось как данность. При подмене истинного монарха самозванцем достаточно большое количество людей верило в подлинность его личности и не замечало очевидных нестыковок. К тому же, по мнению исследователей, все удачливые самозванцы обладали силой внушения – «знали слово». Многие из них на самом деле уверовали в свое царское происхождение. Современники утверждали, что, по крайней мере, три претендента на роль Петра III – Пугачев, скопец Кондратий Силиванов и сербский вождь Стефан Малый – были схожи с реальным царем как внешне, так и некоторыми чертами характера, привычками. Непостижимым образом сущность умерших государей воплощалась в людях, которые всего лишь выдавали себя за них, – может, и не по собственной воле.
Судьбы самозванцев были несходными, однако всегда яркими, и почти неизбежно трагичными: большинство из лжепрестолонаследников ждал печальный конец – расплатой за обман чаще всего становились казнь или заточение.
Первые лже-Романовы
Первые из самозванцев выдавали себя пока еще не за самих Романовых, а за детей их предшественников, занимавших российский престол. Так, в царствование Михаила Федоровича в Польше жил самозванец Луба, или Лжеивашка I, называвший себя сыном Лжедмитрия I и Марины Мнишек, Иваном. Выданный после долгих переговоров в 1645 году, он сознался в самозванстве и был помилован. В Стамбуле за того же Ивана Дмитриевича выдавал себя в 1646-м украинский казак из-под Полтавы Иван Вергуненок (Лжеивашка II). Но и позднее самозванцы еще не раз появлялись в соседних государствах. Вологжанин Тимофей Анкудинов, назвавшийся сыном, а затем внуком Василия Шуйского Симеоном (Лжесимеон I), искал поддержки в Турции, Швеции, у Богдана Хмельницкого. Романовы, которые еще непрочно сидели на престоле, приложили всевозможные усилия, чтобы поймать и жестоко наказать отчаянного авантюриста. В декабре 1653 года Т. Анкудинов был четвертован в Москве.
Во второй половине XVII века, в продолжительное царствование Алексея Михайловича Романова (Тишайшего), вновь завелась на Руси среди самозванцев мода именоваться царским сыном. Второй сын царя Алексея Михайловича и царицы Марии Милославской (после умершего в младенчестве Дмитрия) на время отсутствия царя в столице считался временным правителем Российского государства. В 1670 году, не дожив до своего шестнадцатилетия, царевич Алексей внезапно скончался. Неожиданная смерть царского сына породила слухи о том, что он вовсе не умер, а бежал из Москвы на Волгу. Эти слухи сыграли заметную роль на первом этапе крестьянской войны Степана Разина. Имя царевича Алексея стало лозунгом восстания разинцев, которые объявили, что наследник престола бежал к ним от происков бояр-изменников.
Известно, что в войске грозного атамана С. Разина было два струга (плоскодонное судно), на которых плыли два самозванца, якобы примкнувших к движению, – один из них выдавал себя за царевича Алексея Алексеевича, другой – за опального патриарха Никона. По предположению писателя и историка В. Буганова, какого-то определенного лица, постоянно выдававшего себя за царевича Алексея, не существовало. Согласно его версии, роль царевича Алексея поначалу играл молодой князь Андрей, сын князя Камбулата Пшимаховича Черкасского, кабардинского мурзы. Князь Андрей был крещен в православную веру, попал в плен к Разину при взятии Астрахани. Разин, продвигаясь вверх по Волге, вез его с собой, поместив князя на отдельном струге, приказав обить судно красным бархатом. Мнимый царевич должен был служить, и служил не по своей воле, конечно, символом «законного» государя, которому даже присягали в уездах, охваченных восстанием. Впоследствии роль «царевича Алексея Алексеевича», вероятнее всего, играл казак Максим Осипов, сподвижник Степана Разина. Однако точных сведений о самозванце нет. Историки так и не пришли к единому мнению относительно того, кем на самом деле был лже-Алексей, когда точно и как он «проявился», сколь долго пребывал среди разинцев и что с ним сталось после их разгрома.
О лжецаревиче известно лишь то, что он был российским подданным, восточным славянином (русским или украинцем), на момент «проявления» – бродягой. Можно полагать, что его самозванство обусловлено в значительной степени теми же обстоятельствами, что подтолкнули Разина, донских казаков и «голытьбу» к восстанию. Поводом для их мятежа был слух о боярском заговоре против царя. Якобы царицу Марию Милославскую, царевичей Симеона и Алексея Алексеевичей пытались отравить придворные из бояр. Разин поверил в это и объявил себя мстителем и защитником монарха. О том, что царь нуждается в защите, Разин говорил в апреле 1670 года, и тогда же из его уст впервые прозвучал призыв «итти в Русь против государевых неприятелей и изменников». При этом повстанцы были уверены, что Разин ведет их на Москву не по собственной прихоти, а «по государеву указу». Да и сам предводитель, судя по всему, был тоже в этом уверен. Дело в том, что этой же весной на Дон привезли фальшивую царскую грамоту. Разин и его соратники приняли ее как настоящую, обнаружив в ней просьбу-приказ отправиться к царю «на службу, потому что у нево, великого государя, царевичев не стала и от них, изменников бояр». Этот приказ мог быть прислан вместе с письмом, написанным якобы лично патриархом Никоном. Повстанцы позднее говорили: «Никон де патриарх к Стеньке Разину на Дон писал, чтобы он, Стенька, собрался с воровскими казаками, шол на бояр к Москве, а ево де, Никона, бояря согнали с Москвы напрасно». Самозванный «царевич», которого в глаза никто не видел, был всего лишь знаменем, именем которого Стенька Разин чинил разбой и исчез так же загадочно, как и появился. Однако его эстафету подхватил объявившийся позднее младший брат «царевич» Симеон.
