Пока Иван был в заточении, неоднократно предпринимались попытки освободить свергнутого императора и вновь возвести на престол. Неудивительно, что в подобной обстановке появлялись самозванцы, пытавшиеся выдать себя за «чудом спасшегося» государя. Как ни старались при Елизавете Петровне изгладить всякое упоминание о малолетнем государе, переливая монеты с его изображением и обрекая на уничтожение печатные акты и присяжные листы, память о нем была жива. Уже при Екатерине II, в 1788 году – через 24 года после смерти императора, – появился самозванец, который дерзнул назваться его именем. Его прислал наместнику Рижскому и Ревельскому графу Юрию Юрьевичу Броуну тогдашний герцог Курляндский Петер Бирон, сын бывшего регента Российской империи. На допросе 25 марта 1788 года в наместнической канцелярии присланный показал, что зовут его Иоанн-Ульрих, от роду ему 49 лет, а прежде содержался он в Шлиссельбурге. Отцом своим он назвал Антона-Ульриха, мать, по его словам, звали Анной, имен же братьев и сестер своих допрашиваемый не помнил.
Далее самозванец рассказал, что в 1762 году явился к нему комендант крепости и, пав перед ним на колени, сказал: «Ищи случая и спасай жизнь, а я на твое место человека, похожего на тебя, уговорил». Этот человек, по словам самозванца, чухонец, и был убит стражей во время «шлюссельбургской нелепы». Рассказал Иоанн-Ульрих и о том, что вскоре, покинув Шлиссельбург, оказался он в Запорожской Сечи, где явился к атаману Петру Ивановичу Калнышу и просил принять в ряды запорожского казачества. В Сечи он и научился читать и писать по-русски, и вспоминал на допросе, что принимал участие в походе запорожцев под Очаков. Принимал ли он также участие в волнениях казачьей вольницы во времена Пугачевщины, неизвестно, но в 1774 году оказался в Петербурге, где проживал под видом купца, но побывал в Архангельске и Холмогорах, где узнал о том, что отец и мать его умерли, а сестры и братья, получив разрешение уехать за границу, покинули российские пределы на корабле «Полярная звезда». Допрашиваемый показал далее, что этими известиями не удовлетворился и отправился к герцогу Курляндскому в Митаву, дабы разузнать в подробностях о тех событиях, в ходе которых был свергнут с престола. Однако герцог, против его ожидания, не только не стал с ним разговаривать, но приказал взять его под стражу и отправить в Ригу.
Закованный в ручные и ножные «железа», арестованный под усиленным конвоем был препровожден в Петербург, и на пристрастном допросе в Тайной экспедиции открылось, что на самом деле человек этот – кременчугский купец Тимофей Иванович Курдилов, скрывавшийся таким образом от заимодавцев. Дальнейшая судьба самозванца покрыта плотной пеленой неизвестности, к чему остается только добавить, что это всего лишь один, не столь уж значительный, но показательный во многих отношениях эпизод, в котором феномен самозванства, этой характерной черты эпохи дворцовых переворотов, самым роковым образом при стечении обстоятельств мог отразиться на поступках людей разных положений и столь же различной меры влияния. По некоторым данным, Тимофей Курдилов закончил свою жизнь на Соловках.
Лже-Константин
Еще одним представителем правящей династии, с именем которого в народе связывались надежды на «волю», был брат императора Николая I великий князь Константин Павлович – один из самых противоречивых и загадочных российских князей. Цесаревич Константин Павлович (1779—1831) был вторым сыном Павла I и Софии-Доротеи-Августы-Луизы, принцессы Виртемберг-Штутгартской, в православии императрицы Марии Федоровны, внуком Екатерины II. Всего лишь на протяжении шестнадцати дней, с 27 (9 декабря) по 13 ноября (25 декабря) 1825 года, официальные учреждения в Петербурге и Москве под присягой признавали его императором и самодержцем Всероссийским Константином I, хотя фактически он никогда не царствовал и своего вступления на престол не признал. Испытав шок после убийства отца Павла I, князь Константин говорил, что борьба за власть ужасна и он никогда не станет этим заниматься и никогда не будет императором. Свое обещание предполагаемый наследник престола сдержал. Впрочем, этот факт не помешал появлению на страницах истории нескольких самозванцев, пытавшихся выдать себя за великого князя.
После смерти цесаревича Константина Павловича в 1831 году распространились упорные слухи о том, что он не умер, а жив и заключен в Петропавловскую крепость. Эти слухи дали повод многочисленным авантюристам выдавать себя за покойного великого князя Константина. Первые из самозванцев объявились сразу после смерти цесаревича, в Тамбовской и Саратовской губерниях. Любопытен факт, что после кончины в том же году супруги цесаревича Константина Павловича, княгини Иоанны Лович (урожденной Жанетты Антоновны Грудзинской), в Московской губернии появилась женщина, выдававшая себя за княгиню Лович. В 1834 году Константином Павловичем Романовым называл себя некий Николай Прокопьев из Тобольска. Несколько лет спустя «чудесно спасшийся от смерти» князь появился в Вятской губернии. Лже-Константином оказался уроженец этих краев некий Александр Александров. Последний в истории России хоть сколько-нибудь значимый политический самозванец объявился под именем князя Константина Романова в 1842 году среди уральских казаков.
Княжна Тараканова
Вряд ли найдется в истории более загадочная женская фигура, чем княжна Тараканова. Явившись «ниоткуда», она прошла по «золотому веку» европейской политики волшебным призраком и ушла в никуда, сгинув в Алексеевском равелине Петропавловской крепости в Петербурге. Вместе с тем, благодаря художественной литературе с историей княжны Таракановой – самозванки, кокетки и «искательницы приключений», выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и ее фаворита Алексея Разумовского, знакомы многие. При этом происхождение и настоящее имя авантюристки, «всклепавшей на себя имя», достоверно никому не известно. Существует предположение, что «княжна» и сама не знала о нем.
Судя по сохранившимся описаниям, Тараканова была худощавой стройной и темноволосой, видом своим напоминая итальянку. Отличаясь редкой красотой и умом, а также тягой к неумеренной роскоши, авантюристка всегда имела немало поклонников, средствами которых беззастенчиво пользовалась, доводя некоторых до разорения и тюрьмы. Алексей Орлов-Чесменский, в итоге захвативший и доставивший самозванку в Петербург, характеризовал ее так: «Оная женщина росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни бела, ни черна, глаза имеет большие, цветом темно-карие… Говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски, думать надобно, что и польский язык знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языком очень хорошо говорит. Свойство она имеет довольно отважное и своею смелостью много хвалится». Перу французского графа принадлежит еще более лестное описание загадочной авантюристки: «Юна, прекрасна и удивительно грациозна. Пепельные волосы, как у Елизаветы, цвет глаз постоянно меняется – то синие, то иссиня-черные, что придает лицу некую загадочность и мечтательность. У нее благородные манеры – похоже, получила прекрасное воспитание. Выдает себя за черкешенку – точнее, так называют ее многие».
На самом деле о происхождении княжны Таракановой существует множество предположений и легенд. Современники «княжны» говорили не только о ее черкесском, турецком или персидском происхождении; ее считали дочерью нюрнбергского булочника или пражского трактирщика, но сама Тараканова эти слухи с возмущением отрицала. Шарль-Пино Кастера предполагал, что «княжну» еще в детстве забрал из семьи польский князь Карл Радзивилл, желая вырастить будущую самозванку и претендентку на российский престол. Однако предположениям о «предварительной подготовке» противоречит то, что «княжна» с достаточным трудом объяснялась по-польски (при том, что понимала этот язык) и долгое время выдавала себя за персидскую принцессу, далеко не сразу приняв образ наследницы российского престола.
