2
Роман Екатерины развивался легко и непринуждённо. Всюду следовал за ней её избранник, везде трубил о своей победе, всем рассказывал, какие необыкновенные сорочки изобретает великая княгиня, чтобы и в постели ещё более соблазнять его. Он не делал тайны из своих отношений с Екатериной. И конечно же великая княгиня была на краю бездны при таком пылком и легкомысленном обожании, если бы хоть на минуту взял себе за труд её муж, великий князь Пётр, призадуматься о сложностях взаимоотношений в своей семье или хотя бы свекровь-тётушка, императрица Елизавета, кинула пристальный взгляд на семейство своей невестки. Нет, Пётр был увлечён Елизаветой Воронцовой, спал и видел, как возьмёт в жёны эту толстую, рябую, косящую, воняющую и ругающуюся, словно последний извозчик, фаворитку в жёны. Его чрезвычайно поддерживала вся партия Воронцовых, тоже втайне мечтающих породниться с царским домом. Противились этому лишь Шуваловы, боящиеся усиления влияния Воронцовых и наговаривающие на всех, кто только вставал на их пути.
А Елизавета, императрица, и вовсе не обращала в последние годы внимания на семью своего племянника Петра. Она вся обратилась в старуху, тщательно думающую лишь о своём здоровье, всё было посвящено этому: бесконечные поездки на богомолья, строительство монастырей и церквей, смена докторов, ахи, охи, стоны, обмороки и бесконечные сидения у зеркала в поисках исчезнувшей красоты. Дела и политика уже не интересовали умирающую императрицу, но она вполне понимала, что за наследник остаётся у руля страны. В последние годы она ненавидела Петра, осознавала его суть прусского солдафона, и только крайняя лень и нежелание обострять обстановку не позволили ей изменить завещание и оставить Россию не Петру, а его сыну Павлу, назначив регентшей Екатерину. И Елизавете тоже не было дела до Екатерины и её связей, на все наговоры о крайне бестактном поведении великой княгини она лишь махала рукой и болезненно морщилась. Правда, пару раз и она попыталась было что-то изменить и однажды предприняла шаги для этого.
Французский посол при дворе Елизаветы барон де Бретейль писал по этому поводу своему королю:
«Всеобщее желание и убеждение, что она возведёт на престол маленького великого князя, Павла, которого, по-видимому, страстно любит.
Однажды, когда великий князь Пётр уехал на день в деревню на охоту, императрица неожиданно приказала, чтоб в её театре дали русскую пьесу, и против обыкновения не пожелала пригласить ни иностранных послов, ни придворных, которые всегда присутствуют на таких спектаклях. Вследствие этого императрица явилась в театр только с небольшим числом лиц ближайшей свиты. Молодой великий князь был вместе с нею, а великая княгиня, единственная из всех получившая приглашение, тоже пришла в свою очередь.
Как только началось представление, императрица стала жаловаться, что в театре мало зрителей, и велела раскрыть двери для гвардии. Зал тотчас наполнился солдатами.
Тогда, по свидетельству всех присутствовавших, императрица взяла на колени маленького великого князя, чрезвычайно ласкала его и, обращаясь к некоторым из тех старых гренадер, которым она обязана своим величием, как бы представила им ребёнка, говорила им, каким он обещает быть добрым и милостивым, и с удовольствием выслушивала в ответ их солдатские комплименты.
Эта сцена кокетничанья продолжалась почти весь спектакль, и великая княгиня имела всё время очень довольный вид...»
Лишь из этого письма, этой депеши французскому королю ясно, что Екатерина с ужасом думала о смерти Елизаветы и предпринимала шаги, которые позволили бы упрочить её положение. Однако всё это кончилось ничем. Елизавета не решилась уничтожить старое завещание, по которому оставляла царство в руках Петра...
Но барон де Бретейль хорошо понимал тех людей, что стояли тогда у трона, и горечь проскальзывала в его словах, когда он оценивал возможность переворота после смерти Елизаветы:
«Когда я думаю о ненависти народа к великому князю и заблуждениях этого принца (Петра), то мне кажется, что разыграется самая настоящая революция (при смерти императрицы). Но когда я вижу малодушие и низость людей, от которых зависит возможность переворота, то убеждаюсь, что страх и рабская покорность и на этот раз так же спокойно возьмут в них верх, как и при захвате власти самой императрицей...»
Не сдавалась одна Екатерина. Она давно решила, что будет делать в случае смерти Елизаветы, и рассказывала ближайшему окружению, как станет действовать в этой ситуации:
— Я иду прямо в комнату моего сына. Если встречу Алексея Разумовского, то оставлю его подле маленького Павла. Если же нет, то возьму ребёнка в свою комнату. В ту же минуту я посылаю доверенного человека дать знать пяти офицерам гвардии, из которых каждый приведёт ко мне пятьдесят солдат... В то же время я посылаю за Бестужевым, Апраксиным и Ливеном, а сама иду в комнату умирающей, где обяжу командующего гвардией присягнуть мне и оставлю его при себе. Если я замечу малейшее движение, то арестую Шуваловых...
Конечно, это были одни лишь фантазии, но Екатерина придавала им большое значение и старалась быть щедрой и милостивой к солдатам гвардии. И потому её связь с Григорием Орловым была ей на пользу: Орлова обожали в полках гвардии, и её имя уже начали связывать с его именем...
Она знала, что в трудную минуту, когда царь Иван Грозный подозревал своих приближённых в заговоре, он будто бы решился просить приюта у английского короля. «Нет, — решала она про себя, — я или буду царствовать, или погибну с высоко поднятой головой...»
И действовала.
Григорий приходил к ней не только ночами, он не собирался быть тайным возлюбленным. И конечно же первое, о чём они стали говорить, когда начальные порывы любовных слов затихали, — это о предстоящем событии, о положении Екатерины в ту минуту, когда скончается Елизавета.
Даже Григорий при всей своей скудости ума понимал, что его возлюбленной придётся трудно — Пётр попытается упечь её в монастырь, чтобы развязать себе руки, жениться на Елизавете Воронцовой, а Павла объявить незаконным ребёнком. Жаждали этого Воронцовы, и их при дворе было много, но противились Шуваловы, опасаясь слишком высокого положения Воронцовых. Шуваловы попробовали привлечь на свою сторону воспитателя Павла — графа Панина, и он как будто согласился помогать им, но очень уж спесивые нравы и крайняя скупость Шуваловых отвратили Панина от этих фаворитов. Он решался выступать лишь на стороне Екатерины и молчаливо работал в её пользу.
Едва побывал Григорий в постели Екатерины, как началось его преображение из скромного низкородного солдата в гордого и своенравного вельможу. Екатерина тут же выхлопотала ему место флигель-адъютанта при самом Петре Ивановиче Шувалове — генерал-фельдцейхмейстере
[17]. Пётр Иванович был двоюродным братом Ивана Шувалова, всемогущего фаворита Елизаветы, и, кроме того, начальником Тайной канцелярии. Но Орлов вовсе не лебезил перед Шуваловым — он тут же влюбил в себя его любовницу, красавицу княгиню Елену Куракину. И хоть Шувалов осыпал её золотом, но молодость и красота Орлова стали счастливыми соперниками старости и богатства. Только смерть помешала Петру Ивановичу отомстить своему молодому сопернику, и это ещё раз показывает, как благосклонно вела себя фортуна по отношению к легкомысленному и отважному герою романа Екатерины.
