Внезапно взгляд княгини упал на тесовую перегородку, в которой она увидела небольшую тёмную дверь.
— Ваше величество, — прервала она ход мыслей Екатерины, — вы не знаете, куда ведёт эта дверца?
Екатерина удивлённо оглянулась на дверь.
— Вы, конечно, позволите мне проверить, куда выходит эта дверь и нет ли там для вас опасности...
Не успела она ещё закрыть рот, как в противоположную дверь тихо вошёл дежурный офицер и свистящим шёпотом доложил:
— Никита Иванович просит принять...
— Зовите, зовите, — спрыгнула с просторной кровати Екатерина и обернулась к княгине. — Да, да, идите, княгиня, проверьте, что там...
Екатерина Романовна ещё помедлила, хотела взглянуть на Панина, но увидела холодное лицо императрицы и поняла, что та не жаждет тройной встречи. А Панин приехал из Сената, может быть, привёз новости, которые княгине и вовсе не полагалось знать...
Дашкова с силой толкнула дверцу за спинкой кровати, дверь тревожно заскрипела на ржавых петлях — видно, давно никто не ходил этим ходом.
Княгиня распахнула небольшую дверцу и вошла, не оглядываясь, в длинный тёмный коридор. Здесь не было даже таких крошечных слюдяных окошек, как в спальне, и она осторожно нашаривала ногой пол, чтобы избежать ненужных случайностей.
Коридор привёл её к другой дверце, точно такой, как и за кроватью императрицы. И снова ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы открыть её. Дверь также натужно и тягуче заскрипела, и прямо в лицо княгини ударил белёсый свет северной ночи.
Она постояла на пороге, привыкая к свету, потом увидела на дворе множество гвардейцев, расположившихся на ночлег.
Дашкова прошла между спящими солдатами, не выпускающими из рук оружия, заметила тихо разговаривающего с солдатом молоденького гвардейского офицера и сразу же приступила к своей цели.
— Вы, молодой человек, знаете, кого вас поставили охранять?
Офицер вскочил, вытянулся перед княгиней, узнав в ней ту, что ехала во главе отряда рядом с императрицей, и не нашёлся что ответить.
— Вы охраняете саму императрицу,— выговаривала ему княгиня на французском языке, — и вы даже не потрудились поставить караул у дверей, которые ведут в спальню...
Она всё распекала и распекала бедного молоденького офицера, и голос её становился всё громче, выше и пронзительнее.
Его услышала и Екатерина.
— О, — пожаловалась она Панину, — характер у вашей племянницы совсем не мёд…
— Ну, вы ещё узнаете его хорошо, — пообещал Панин, тоже знающий, каким вздорным и вспыльчивым характером обладает его племянница.
А княгиня вернулась с самым победительным видом и чётко отрапортовала:
— Ваше величество, караул у вашей двери поставлен...
И только тут она повернулась к Панину:
— Здравствуйте, дядюшка. С чем приехали?
Екатерина поняла, что и в этой беседе княгиня грозит захватить первенствующее положение, и потому вмешалась в разговор, обратившись к Панину:
— Ну, мы уже всё обсудили, вам пора обратно или вы останетесь до Петергофа?
— Пожалуй, пойду, прилягу где-нибудь в сене, а утром провожу вас до замка...
Две женщины снова улеглись на просторную кровать, но заснуть им так и не удалось. Скоро запели полковые рожки, забили барабаны, зовя солдат в поход, и вот уже вся рать, вышедшая с императрицей против её собственного мужа, погасила бледные костры, собралась с силами, и заржали кони, готовые к новому походу, зазвенели шпоры и стремена, и снова уселись в сёдла две женщины и возглавили поход в Петергоф...
Никита Иванович Панин возвратился в Петербург, чтобы передать Сенату повеление императрицы об обеспечении безопасности столицы со стороны моря. Догнал Панин кортеж уже почти у Петергофа, вновь привезя известия, что в Петербурге всё спокойно и Кронштадт присягнул Екатерине.
До самого Троице-Сергиева монастыря корпус двигался безостановочно. И всё это время, в течение нескольких часов сердце Екатерины разрывало лишь одно: что делает Пётр, что устроено им для обороны, где отряд Алексея Орлова? Пока что не было никаких известий ниоткуда, и княгиня Дашкова, взглядывая на ехавшую рядом с нею императрицу, тоже волновалась и тревожилась обо всём на свете.
Только подъехав к монастырю, обе они наконец успокоились. Стали попадаться на дороге люди, бежавшие от Петра, и разведчики из голштинцев, посланные Петром для выяснения обстановки.
Спешившись у монастыря, давая себе краткий отдых, обе женщины успокоились совершенно.
У ворот их ожидал вице-канцлер Голицын, привёзший письмо от Петра Третьего.
Екатерина сошла с коня и внимательно прочитала письмо мужа. Через её плечо взглянула на листок бумаги и княгиня Дашкова.
— Ваше величество, — заговорила она, едва увидела, что Екатерина дочитала все строки, нацарапанные Петром, — мне кажется, начать ему ответ следует таким образом...
И она приготовилась раскрыть свои мысли, но Екатерина вдруг резко оборвала её:
— Никакого ответа не будет. Нельзя создавать у бывшего императора иллюзию, что всё ещё может поправиться...
А именно об этом и писал Пётр: он осознал, что был не прав, обещал жене исправиться и предлагал полное примирение.
Екатерина строго посмотрела на вице-канцлера князя Голицына, и тот поспешил заверить её, что немедленно принесёт присягу в верности ей, императрице.
Теперь настроение Екатерины изменилось, она стала весела и добродушно шутила с приближёнными. Её задача была уже наполовину выполнена — теперь нужно было получить от Петра полное отречение от трона.
От князя Голицына получила Екатерина и полную информацию о том, что происходило и происходит в Ораниенбауме. Князь рассказал ей о неудавшейся экспедиции в Кронштадт и о бурном налёте Алексея Орлова с гусарами. Ещё в пять часов утра гусары прискакали в Петергоф, увидели несколько сот голштинских новобранцев, согнанных на плац для муштровки, опрокинули их, смяли, вырвав деревянные мушкеты, и рассадили всех по подвалам и другим надёжным местам. Узнав, что Пётр находится в Ораниенбауме, Алексей Орлов поскакал туда, и его гусары заняли все посты и входы, отрезав таким образом бывшего императора от всяких сообщений с миром.
Екатерина въехала в Петергоф уже в одиннадцать часов утра с блестящей свитой, войска разместились в зверинце, где ещё недавно маршировали петровские голштинцы.
Громовое «Ура!» встретило императрицу. Здесь она наконец смогла удобно расположиться и засесть за тысячи манифестов и указов, которые следовало выпустить новой власти.
Сюда, в Петергоф, приехал из Ораниенбаума генерал Петра Измайлов. Он привёз Екатерине второе письмо Петра. И тон этого письма был совсем другой. Пётр просил у жены прощения, обещал отказаться от всех прав на российский престол, но умолял выдать ему небольшую сумму денег, чтобы он мог отъехать в свою любимую Голштинию с любимым адъютантом Гудовичем и любовницей Елизаветой Воронцовой.
