Капитаны удивленно переглянулись и загудели. Ла Форс, не сдержавшись, отвернулся к стене, взмахнув кулаком. С губ его сорвалось что-то неразборчивое, напоминающее «Черт знает что!»
— Наш король добр и справедлив, — снова заговорил Шомберг, — и если он так решил, значит, тому есть высшие причины. Согласны ли вы, господа, выполнить его волю, сохранив порядок и спокойствие во вверенных вам полках?
Маршал пытался говорить спокойно, но внутренне был натянут, как струна. Повисла напряженная тишина. Ла Форс кусал ноготь большого пальца, исподлобья глядя на капитанов. Но вот они отозвались один за другим: «Да, да, разумеется», а один даже негромко воскликнул: «Да здравствует король!»
Через несколько минут в комнату вошел Луи де Марильяк.
— Ступайте, господа, у нас сейчас будет совет, — сказал он капитанам.
— Нет, господин маршал, это я их пригласил, — возразил Шомберг.
Марильяк удивленно посмотрел на него, чувствуя, как в сердце закрадывается тревога. Оглядел капитанов: редко кто выдерживал его взгляд, большинство опускали глаза.
Ла Форс вышел вперед.
— Сударь, — сказал он, волнуясь, — я вам друг, вы можете в этом не сомневаться. Прошу же вас как друг безропотно исполнить приказ короля. Возможно, в этом нет ничего серьезного. Взгляните: вот его собственноручная подпись.
Шомберг протянул Марильяку письмо. Тот прочитал наискось набросанные рукой короля строчки в низу листа: «Кузен, арестуйте господина маршала де Марильяка».
Марильяк оторопело уставился на Шомберга. Потом в его глазах вдруг вспыхнул огонек надежды, он впился глазами в письмо, чтобы сверить дату. Но нет, ошибки не было: приказ об аресте был подписан двумя днями позже приказа о назначении его маршалом и главнокомандующим.
— Подданному не позволено роптать на своего государя, — сникнув, сказал Марильяк. — Делать нечего, надо подчиниться. Меня нетрудно арестовать, даже охранять не нужно, — повернулся он к капитанам. — Я сам отправлюсь в тюрьму, которую королю будет угодно мне назначить.
Медленными движениями, при скорбном молчании присутствующих, он снял с пояса шпагу и положил ее на стол.
Анна Австрийская сидела перед овальным зеркалом в тяжелой бронзовой раме; камеристка расчесывала ее прекрасные волосы, чтобы потом убрать их в сетку. В комнате находились несколько фрейлин, в том числе новенькая — Мари де Отфор. После событий одиннадцатого ноября король изгнал госпожу дю Фаржи, наперсницу королевы-матери и камер-фрау царствующей королевы; ее место заняла госпожа де Лафлот-Отрив, и ее внучка Отфор перешла в свиту Анны Австрийской. Злые языки при дворе поговаривали, что король поступил так нарочно, чтобы ему было свободнее видаться с юной фрейлиной. Людовик в самом деле зачастил на половину супруги и охотно беседовал с нею и дамами из ее свиты даже сверх времени, отведенного придворным этикетом на «разговоры в кругу семьи». Он исхитрялся остаться с Мари наедине, и после таких встреч Анна ревниво расспрашивала девушку обо всех подробностях. Та выглядела слишком простосердечной, чтобы что-либо утаивать.
— Так о чем же вы говорили? — с деланным безразличием осведомилась королева.
— Ах, его величество говорит со мной только об охоте, о лошадях и собаках, — разочарованным тоном протянула Мари. — Вчера битый час объяснял, как нужно отбирать породистых щенков. Это так скучно! Я едва удерживалась, чтобы не зевать. Говорит, говорит, ходит по залу — а ко мне даже приблизиться боится, не то что дотронуться! — глазки Мари озорно блеснули.
— Помилуйте, его величество — взрослый мужчина, а вы еще совсем дитя! — укоризненно сказала ей пожилая фрейлина. — Вам же всего пятнадцать!
— А тебе бы хотелось, чтобы он до тебя дотронулся? — спросила Анна, пристально взглянув на нее. — Хотелось, да?
— Вот послушайте лучше, какое письмо написал мне кузен, — поспешила Мари уйти от опасной темы и достала из-за корсажа сложенный много раз листок. — «Свет очей моих, моя несравненная…»
В этот момент дверь раскрылась, и вошел король. Мари осеклась на полуслове и замерла с листком в руке. Заметив ее замешательство, Людовик сам смутился. Неловко поклонился дамам, косясь на листок в руке Мари.
— Я вам не помешал? — спросил он.
— Что вы, ваше величество, вы как раз кстати, — громко и нарочито весело сказала королева. — Мари читала нам прелюбопытное письмо, я думаю, вам тоже будет интересно послушать.
— Нет-нет, — Мари вспыхнула и спрятала письмо за корсаж.
Людовик шагнул к ней.
— У вас есть тайны от вашего короля? — принужденно пошутил он, но в его глазах сверкнул ревнивый огонек.
— Право же, это так, глупости… — пятясь, бормотала Мари.
Анна вдруг вскочила с кресла, подошла к ней сзади и схватила за руки.
— Смелее, ваше величество! — с вызовом сказала она. — Узнайте все сами.
Людовик посмотрел на краешек письма, выглядывавший из кружев на едва округлившейся груди девушки, и густо покраснел. На его лице отразилась борьба чувств. Анна все держала фрейлину за руки, хотя та и не думала вырываться. Людовик вдруг подошел к камину, взял серебряные щипцы и попытался выудить ими листок из-за корсажа. Но тонкую бумагу ухватить не удавалось, только на нежной коже и белых кружевах остались черные полосы. Людовик с досадой швырнул щипцы в камин и вышел.
Как только за ним закрылась дверь, женщины разразились дружным смехом. Анна, упала в кресло и хохотала, хохотала, и не могла остановиться — так ей хотелось плакать.
…Сен-Симон услышал женский смех, прочитал досаду на лице короля и понял, что к чему. Ему было двадцать три года, Людовику — тридцать, однако фаворит считал, что в некоторых вопросах он опытнее своего господина и может давать ему уроки. Они оба вышли из дворца, сели верхом и поскакали на улицу Турнон. Два конных мушкетера впереди расчищали королю дорогу, еще двое ехали сзади. Миновав шумный Новый мост, Сен-Симон поравнялся с королем и приступил к делу.
— Сир, я давно хотел сказать вам одну вещь, но только обещайте прежде, что не рассердитесь, — решительно начал он.
Людовик молча кивнул, глядя перед собой, однако было видно, что он внутренне напрягся.
— Сдается мне, что вы неравнодушны к одной девице, и что эта девица неравнодушна к вам.
Людовик пустил коня рысью. Сен-Симон затрусил рядом; его голос подпрыгивал в такт аллюру коня.
— Право же, ваше величество, чего тут комедию ломать! Я уверен, что и та девица была бы не прочь…
Король перешел на легкий галоп, словно убегая от разговора. Его коробил грубоватый тон, свойственный фавориту. Сен-Симон замолчал. Они подъехали к Посольскому дому и поднялись на второй этаж, в кабинет. Людовик подошел к окну и побарабанил пальцами по стеклу. Несколько минут протекли в молчании.
— Да, я влюблен и ничего не могу с собой поделать, — заговорил Людовик, не оборачиваясь. — Я ведь мужчина, а не бесчувственный идол. К тому же я король и мог бы добиться успеха, если бы захотел. Но именно поэтому, — возвысил он голос, — я должен помнить, что Бог не велит мне злоупотреблять своей властью. Он наделил меня ею, чтобы подавать пример моим подданным.
