Глава двадцать девятая
1
К 21:00 второго дня всеобщего Миланского восстания Пино и Карлетто доставили шесть ящиков вина и двадцать литров пива домашнего производства из запасов дяди Альберта в отель «Диана». Отец Пино добавил две полные бутылки граппы. А Карлетто нашел три неоткрытые бутылки виски, которые несколько лет назад кто-то подарил его отцу.
Капрал Далойа тем временем обнаружил разобранную сцену в подвале отеля и приказал солдатам собрать ее в дальнем углу танцевального зала. В задней части сцены установили ударник Карлетто. Он постукивал по басовому барабану, настраивал тарелки, а тем временем налаживали свои инструменты трубач, кларнетист, саксофонист и тромбонист.
Пино сел за пианино, которое американцы водрузили на сцену, и нервно постукивал по клавишам. Он почти год не садился за инструмент. Но потом расслабился, сыграл несколько аккордов и остановился. Этого было достаточно.
Собравшиеся начали улюлюкать и кричать. Пино театрально приложил руку ко лбу, посмотрел на двадцать американских солдат, взвод новозеландцев, восемь журналистов и итальянских девушек числом не менее тридцати.
– Тост! – прокричал майор Кнебель и запрыгнул на сцену с бокалом вина в руке, немного вина пролилось, но он и внимания не обратил, поднял бокал: – За окончание войны!
Собравшиеся взревели. Капрал Далойа вскочил на сцену к майору и закричал:
– За конец убийц-диктаторов, их чумных черных челок и поганеньких тонких усиков!
Солдаты покатывались со смеху и одобрительно кричали.
Пино тоже смеялся, но ему удалось перевести тост для женщин, которые тоже одобрительно закричали и подняли бокалы. Карлетто выпил вино одним большим глотком, а потом причмокнул губами, и на его лице осталась широкая улыбка. Ударив барабанными палочками, Карлетто прокричал:
– Давай на всю катушку, Пино!
Руки Пино на миг зависли над инструментом, а потом пальцы побежали по клавишам. Он начал с высоких нот, затем перешел на низкие в энергичном ритме, скоро перетекшем в одну из тех мелодий, что он осваивал до начала бомбежек.
На этот раз он играл вариацию «Буги-вуги Пайнтопа»
[29], чисто танцевальную музыку.
Собравшиеся впали в неистовство, а когда Карлетто взялся за щетки и тарелки и к ним присоединилась труба, неистовство еще усилилось. Солдаты принялись расхватывать итальянок, увлекая их в свинг, разговаривая движениями рук и ног, тряской бедер, поворотами. Другие солдаты окружали танцующих, нервно поглядывали на женщин или стояли на месте с бокалом в одной руке, помахивая другой и отбивая ритм поднятым указательным пальцем, их бедра покачивались, плечи подергивались в такт с мелодией Пино. Время от времени кто-нибудь из них вскрикивал просто от пьяного куража.
Кларнетист заиграл соло. Вступил саксофонист, а за ним тромбонист. Потом музыка стихла, раздались хлопки и требования играть еще. Вперед вышел трубач и поразил публику началом песни «Горнист играет буги-вуги».
Многие солдаты знали слова наизусть, и танец дошел до исступления, другие солдаты тем временем пили, орали, свистели, танцевали и снова пили, впадали в раж просто потому, что дали себе наконец расслабиться. Когда Пино вывел песню к финалу, потеющая толпа танцоров принялась одобрительно кричать и топать ногами.
– Еще! – кричали они. – Повторить!
2
Пино был мокрый от пота, но он чувствовал себя счастливым, как никогда. Ему только не хватало Анны. Она ни разу не видела Пино за роялем. Наверно, в обморок бы упала. Он рассмеялся при этой мысли, потом подумал о Миммо. Где он? Все еще сражается с нацистами?
Пино чувствовал себя немного виноватым: он тут празднует, а его младший брат воюет, но потом он посмотрел на Карлетто, который щедрой рукой наливал себе вино с идиотской улыбкой на лице.
– Ну, Пино, дадим им, что они хотят, – сказал Карлетто.
– А как же! – прокричал Пино толпе. – Но пианисту нужно выпить! Граппы!
Кто-то поспешил принести ему стакан. Пино осушил его и кивнул Карлетто, который застучал палочками. И они снова пустились во все тяжкие, раскачивая буги-вуги во все стороны, вставляя туда мелодии, которые Пино когда-то слышал или разучивал. «Стомп 1280». «Стомп буги-вуги». «Биг-бед буги-вуги».
Толпа неистовствовала. Пино еще никогда не получал такого удовольствия, и ему вдруг стало понятно, почему родители с такой радостью приглашали музыкантов на вечеринки.
Когда они остановились, чтобы передохнуть, около одиннадцати часов, майор Кнебель подошел к нему и сказал:
– Блестяще, солдат. Просто блестяще!
– Вам нравится? – улыбаясь, спросил Пино.
– Лучшей вечеринки у меня в жизни не было, и она еще только начинается. Одна из твоих девиц живет поблизости, и она клянется, что у ее отца полон подвал выпивки.
Пино заметил, что несколько пар покинули танцевальный зал и, держась за руки, направились наверх. Он улыбнулся и пошел налить себе вина с водой.
Подошел Карлетто, положил Пино руку на плечо и сказал:
– Спасибо, что оторвал меня от моих будней сегодня.
– А для чего еще существуют друзья?
– Друзья навсегда?
– До последнего.
Первая девушка, которую Пино пригласил на вечеринку, подошла к нему и спросила:
– Ты Пино?
– Верно. А тебя как зовут?
– София.
Пино протянул руку:
– Рад познакомиться, София. Хорошо проводишь время?
– Очень весело, только я не говорю по-английски.
– Некоторые солдаты здесь, как, например, капрал Далойа, говорят по-итальянски. А остальные… Просто танцуй и улыбайся, и пусть твое тело говорит языком любви.
София рассмеялась:
– Послушаешь тебя – все проще простого.
– Я буду приглядывать, – сказал Пино и направился обратно на сцену.
Он выпил еще граппы, и они продолжили: буги-вуги, потом попурри, потом опять буги-вуги, толпа притопывала, танцевала. В полночь он посмотрел в зал и увидел, что София отплясывает с капралом Далойа, рот которого разошелся в улыбке чуть не до ушей.
Все складывалось как нельзя лучше.
Пино выпил еще граппы, потом еще, он играл и играл, чувствовал запах пота танцующих и духи девушек, все это сливалось в терпкий аромат, и он не удержался, выпил еще. Около двух часов ночи все вокруг стало терять четкость, а потом погрузилось в черноту.
3
Шесть часов спустя, в пятницу, 27 апреля 1945 года, Пино проснулся на полу в кухне отеля, голова у него раскалывалась, в животе бурлило. Он прошел в туалет, и его вырвало, после чего желудку стало лучше, а голове хуже.
