Имперские войска, с другой стороны, деградировали до состояния профессиональных банд воров и убийц. Империя даже не пыталась снабжать своих солдат чем бы то ни было – плата обычно задерживалась на месяцы, если выплачивалась вообще, и ее отряды существовали целиком за счет грабежа тех районов, через которые они шли или в которых располагались на постой. Ситуацию позволяет лучше понять, например, предложение графа Альбрехта фон Вальденштейна, более известного как Валленштейн, сформировать армию в 40 000 человек без всякого финансирования со стороны императора. Политика Валленштейна лучше всего описывалась его же девизом «Пусть война кормится самой войной», который на деле означал, что все тяготы лягут на несчастное население Германии. Другие армии были ничем не лучше, и вошло в обычай планировать военные кампании в соответствии с тем, какие районы оставались еще не разграбленными и могли предоставить довольствие для определенного числа солдат в течение некоторого времени. Поскольку армии обычно старались действовать на «вражеской» территории, методы, которыми они добывали для себя плату и пропитание, лучше предоставить нарисовать воображению. Все это делалось еще и с целью не оставлять ничего пригодного для использования силами противоположной стороны, поэтому, когда одна из этих наполовину частных армий двигалась по той или иной территории, она систематически уничтожала фермы, деревни, мельницы, мосты и вообще все, что могло гореть или рушиться. Объятые отчаянием толпы несчастных, оставшихся в живых, во многих случаях впадали в каннибализм, и во многих городах на местных кладбищах приходилось выставлять охрану. Орды голодных стариков, женщин и детей влачились за армиями в надежде поживиться остатками съестного на местах биваков – а на сожженных руинах опустевших городов и сел завывали волки и рылись дикие свиньи. Одна только Богемия потеряла в ходе этой войны, эпидемии чумы и голода три четверти своего населения, а самые осторожные оценки жертв по всей Германии дают на круг около 7 500 000 человек, или треть всего населения.
Подобная свобода поведения солдатни всегда имела своим следствием падение ее морального уровня, и, хотя дисциплина в строю была поистине свирепой, это никак не могло восполнить ее недостаток в обстановке лагеря. Поэтому офицерам все время приходилось быть начеку, чтобы вовремя остановить переходящее все рамки мародерство и призвать своих прямых подчиненных к выполнению ими своих обязанностей.
Пополнение в армию добывалось всевозможными методами, честными и бесчестными, как из числа врагов, так и из «своих». Многие бедолаги, лишившись дома и средств к существованию, вступали в армию просто от отчаяния. «У кого сгорел дом, одна дорога – в солдаты» – гласила поговорка. Другие вовлекались в армию силой. По воспоминаниям, вербовщики в армию Валленштейна заходили в крестьянскую хижину и клали на стол монету и веревку с петлей. Сомневающийся «доброволец» мог делать выбор. Совершенно естественно, из таких насильно завербованных в армию новобранцев хороших солдат не получалось, несмотря на жестокие усилия муштровавших их капралов. После малейшего поражения они старались разбежаться по домам, если им было куда вернуться.
Другим источником беспорядка и недисциплинированности в рядах имперской армии было большое число гражданских лиц, прибивавшихся к ней. За каждой армией тащилась обычно целая толпа прихлебателей – проститутки, любовницы, маркитантки, мошенники, воры и бездельники всякого рода, а также инвалиды и голодающие. За одной из армий в 30 000 воинов, по воспоминаниям, двигалось 140 000 бесполезных ртов в надежде чем-нибудь поживиться.
Но, несмотря на все это, имперские войска в основном все же состояли из ветеранов под командованием опытных командиров. Война была частью повседневной жизни Европы на протяжении стольких лет, что уже не было недостатка в обстрелянных солдатах, – и, закрывая глаза на все их пороки (а они были отягощены грехами в той же степени, что и любая армия, идущая в бой), можно было сказать, что они были хорошими воинами. Они были находчивы, как могут быть находчивы только ветераны, и тверды в бою, как могут быть тверды люди, давно привыкшие к войне, исполненные солдатской гордостью за свой отряд или полк.
Об их привязанности к своим офицерам, вероятно, говорить не приходится. Их отношения с офицерами скорее напоминали отношения ценного работника и работодателя. О патриотизме в подобной войне также не было и речи, поскольку здесь не шла речь о национальных интересах; трудно также и представить себе, чтобы большинство закоренелых грешников, идущих за Тилли и Валленштейном, хоть в малейшей мере руководствовались религиозными мотивами. Если дом человека был разграблен или дочь его изнасилована теми, кто принадлежал к протестантам, то тем лучше. Если нет, то бедняге солдату, которому, вероятнее всего, суждено окончить жизнь, будучи брошенным голым в придорожную канаву на съедение волкам, вполне можно простить несколько мелких грешков.
Солдаты, которых вел за собой Густав, были не чета среднему воину империи. Они представляли собой отборных жителей шведской глубинки – лучшее из того, что могла дать страна, которой пришлось стать военным государством. Вровень с ними стояли только английские и шотландские воины, добровольцы – которых привел на континент дух авантюризма, – желавшие сражаться за реформу веры, добыть воинское умение и славу, а то и из одной только любви к сражениям, как и их отцы, в свое время пришедшие в Нидерланды. Строгая дисциплина и высокая воинская подготовка превратили шведов в великолепных солдат, а их победы в польской войне и над русскими вселили в них уверенность в себе и в своем короле. Назвать Густава военачальником нельзя, не погрешив против истины. Однако забота командующего о благополучии подчиненных всегда завоевывает их преданность, в случае же с королем она сочеталась с его безрассудной храбростью на поле боя, с готовностью переносить все тяготы солдатской жизни и с репутацией победоносного генерала. Соответственно, его воины были всецело преданы ему и готовы следовать за ним повсюду. Нижеследующий отрывок взят из книги «Великая и знаменитая битва при Лютцене»
[20], напечатанной во Франции спустя год после этой битвы: «Он прекрасно понимал, что веры и преданности нельзя ждать там, где мы навязываем рабскую зависимость и неволю, и потому он временами мог позволить себе запросто общаться как с простыми солдатами, так и с офицерами. Все свои стратегические замыслы он проводил в жизнь быстро и решительно… Перед боем он прежде всего возносил молитву к Богу, а затем обращался к своим воинам, не упуская из виду возможных маневров своих недругов и следя, чтобы у его солдат было все необходимое…»
Шведская армия, которую Густав привел в Германию, была компактной и в высшей степени маневренной, обладала высоким воинским духом, отличной дисциплиной, новейшим снаряжением и превосходным командованием. Кроме этого, воинов связывали друг с другом и с их королем тесные узы патриотизма. Все другие качества войск были примерно равными, а потому исход сражений между имперскими армиями и силами Густава мог иметь только один исход. С другой стороны, католические воины и их генералы нимало не сомневались, что они в самом скором времени сметут вторгшихся захватчиков в Балтику. Потребовалась хорошая битва, чтобы они наконец поняли – непрерывная череда имперских побед подошла к концу.
