Боевые действия начались с обычного обстрела легковооруженными воинами, после чего Ганнибал послал вперед своих боевых слонов. Их наступление было встречено ревом букцин, сигнальных труб, которые так напугали некоторых толстокожих, что те побежали назад, топча своих собственных воинов. Другие животные, нанеся некоторый урон легковооруженному прикрытию Сципиона, предпочли не связываться с его тяжеловооруженной пехотой, ощетинившейся копьями, размахивающей мечами и осыпающей их дротиками, а пробежали по оставленным для них проходам и, несколько смешав задние ряды римлян, вырвались на волю.
Римская и нумидийская конница воспользовалась сумятицей во вражеских рядах и нанесла удар по флангам Ганнибала, оттесняя их с поля боя. Тем временем пехотинцы обеих армий сошлись, и между первыми линиями закипела схватка. После упорного сражения римляне отбили напор галлов и лигурийцев, составлявших авангард армии Ганнибала. Карфагеняне, стоявшие во второй линии, запоздали двинуться им на помощь, предпочитая сохранить свои ряды в порядке. Наконец галлы и лигурийцы дрогнули и побежали, рассыпаясь по полю боя и огибая свои фланги. Их товарищи во второй линии держали свои копья склоненными, не позволяя дезертирам прорваться сквозь их порядки.
Между гастатами и карфагенянами разгорелся жестокий бой, и свежие карфагенские воины поначалу было потеснили усталых уже гастатов. Но принцепсы оперативно пришли им на помощь, и этот приток свежих сил решил судьбу карфагенян, которые хотя и стойко держались, но все же пали один за другим.
Разделавшись с этими профессионалами, копьеносцы Сципиона, развернувшись, оказались перед ощетинившейся копьями «старой гвардией» Ганнибала, ветеранами его италийской кампании, преданными своему предводителю. Эти закаленные в боях солдаты, численностью примерно 24 000 человек, даже при виде бегущих карфагенян сохраняли нерушимый строй своих рядов. Еще две линии таких же бывалых воинов поддерживали их с тыла и ждали удара приближающихся римлян с холодным спокойствием.
Римлянам предстояло теперь вступить в новое сражение с врагом, превосходящим их на несколько тысяч человек. Из них самих примерно лишь одна пятая прежде бывала в сражениях, тогда как большинство из тех, кто сейчас противостоял им, сражались под Треббией и Каннами и ничуть не уступали лучшим из солдат, которых воспитал Рим. Мы не представляем себе, с какими чувствами смотрели римляне на тех, кто уже много лет побеждал их в сражениях. Возможно, преобладала яростная решимость отомстить за все былые поражения.
Сципион продемонстрировал неприятелю, что дисциплина его воинов была столь же безупречна, сколь высок был их боевой дух. Остановив своих людей всего в нескольких сотнях метров от неприятеля, он перестроил их, разместив манипулы принцепсов и триариев в одну линию с гастатами, максимально усилив их мощь для решающего броска и в то же время растянув их фронт так, чтобы он равнялся или даже перекрывал длину фронта численно превосходящего врага. Невозмутимость войск, которым надо было произвести перестроение в самый разгар сражения, на глазах у врага, находящегося на расстоянии полета стрелы, была сравнима лишь с хладнокровием их командира. Приказ изменить строй в такой момент свидетельствовал как о гибкости мышления Сципиона, так и о его бесстрашии. Теперь все зависело от мужества его уже изрядно уставших войск и от быстроты возвращения его победоносной конницы. Тонкой линии римских войск надо было сдерживать натиск гораздо более плотной массы ветеранов Ганнибала до тех пор, покуда их коннице не удастся пробиться сквозь сумятицу рассеянной карфагенской конницы.
С громкими криками неприятели сблизились, и римские легионы скрестили оружие с фалангами Ганнибала. «Численность, – писал Полибий, – решимость, вооружение обеих сторон были равными, и они сражались с таким упорством, что погибали, не сходя со своего места в общем строю, и никто не мог бы сказать, на чьей стороне перевес». В этот критический момент сражения вернулась римская конница и ее нумидийские союзники, которые всей своей массой ударили в тыл карфагенским фалангам. Оказавшись зажатыми между легионами с фронта и мечами и копьями вражеской конницы с тыла, ветераны Ганнибала старались отдавать свою жизнь как можно дороже. Большинство из них предпочли погибнуть там, где стояли. Лишь очень немногие попытались спастись бегством. Ганнибалу удалось скрыться с поля брани, но Карфаген потерял свои последние армии и проиграл всю войну. Сципион немедленно двинулся к городу, где вскоре и был заключен мир на условиях римлян.
Так закончилось шестнадцатилетнее соперничество двух крупнейших держав тогдашнего мира. Римлянам пришлось напрячь все свои силы так, как мало кому приходилось это делать. Значительная часть мужского населения погибла, сельские угодья Рима и его союзников пришли в запустение, торговля едва теплилась. Но каждое новое несчастье встречалось римлянами с твердым упорством и несгибаемой волей. Народ в целом в ходе этого противостояния проявил такую же яростную решимость победить, как и легионеры на поле боя. Никакие жертвы не казались слишком большими, и твердость римского характера, величие его духа никогда не проявились столь ярко, как в этот самый опасный момент его истории.
Но это еще не был конец Карфагена. Хотя и лишенный своего политического и военного могущества, город достаточно быстро восстановился за счет своей торговли настолько, что снова стал вызывать опасения римлян. То ли из-за зависти к его растущему торговому процветанию, то ли из искреннего опасения, что в скором будущем он снова сможет бросить вызов Риму за господство на всем Средиземноморье, но Карфаген был обречен на разрушение. И Катону даже не стоило оканчивать каждую свою речь в сенате мрачной фразой: «Карфаген должен быть разрушен». Рим уже не мог терпеть никакого соперничества на Средиземном море, и африканский город ждала неминуемая гибель.
Провокация следовала за провокацией и одно требование за другим. В скором времени неистовые карфагеняне уже не могли противостоять этому. В тщетном желании умилостивить своих завоевателей они сдали все свое вооружение – в том числе 3000 катапульт и 200 000 комплектов доспехов. После чего они были поставлены в известность, что их город будет снесен с лица земли, а сами они могут селиться где пожелают, но не ближе десяти миль от берега моря! Реакцией на это жестокое требование был истерический взрыв патриотизма. Общественные здания были разрушены, чтобы обрести древесину и металл, женщины обрезали свои косы, чтобы сплести из них тетивы для новых катапульт, а граждане всех возрастов, мужчины и женщины, принялись возводить оборонительные сооружения и изготавливать оружие.
Если в ходе противоборства Ганнибала с молодой республикой наши симпатии были на стороне Рима, то в этот, последний, период существования Карфагена они сместились в его сторону. У Карфагена теперь не было ни союзников, ни боевых судов, ни оружия – и все же он решил сражаться. Его граждане столь успешно защищали мощные стены своего города, что римлянам потребовалось три года, чтобы сломать их оборону и в конце концов ворваться в город. Но даже тогда жители яростно защищались, вынуждая легионеров брать штурмом улицу за улицей, дом за домом. Число жителей города насчитывало немногим больше полумиллиона; после штурма около 55 000 выживших горожан были проданы в рабство. Город был полностью разрушен (146 до н. э.), место, на котором он стоял, было перепахано; завоеватели грозили страшными проклятиями на головы тех, кто попытается восстановить его. Таким был конец многолетнего великого противника Рима – он исчез в дыму и пламени.
