Ему сделалось весело.
– Благодарю тебя, вождь! – возвышенным тоном произнес Беневский, приложил руку к сердцу. – Береги запасы этого камня. Он сослужит хорошую службу Мадагаскару.
Привозили Беневскому и изумруды. Из разных мест – камня этого на острове тоже было много. Рассыпали пригоршнями по столу, и Беневский любовался яркими зелеными вспышками света, внезапно рождающегося внутри угловатых неровных камешков и также внезапно гаснущего. Эта игра вспышек завораживала, было в ней что-то шаманское, неестественное.
Изумруды, которые Беневский видел в Европе, были блеклыми, словно бы выгоревшими – те камни сильно отличались от мадагаскарских. Надо наладить добычу изумрудов хотя бы в одном-двух местах острова, и казна будет пухнуть от золотых монет, поступающих в нее в оплату за камни.
Когда Беневский закончит формирование своих полков, обучит их, он не даст в обиду уже ни одного человека, живущего на Красном острове, никто больше не посмеет воровать здесь людей и увозить их в рабство, – а за любой товар, будь то ваниль или редкие бабочки, все приезжие станут платить чистым золотом.
На Мадагаскаре будет работать почта, Беневский создаст ее, будет создан суд – прежнее самодурство, когда в угоду какому-нибудь чиновнику, прибывшему с Иль-де-Франса, объявляли виновными целые племена, – отойдет в прошлое. За всякий самосуд придется отвечать.
Будут школы, для начала дети станут учить французский язык и обычные гимназические предметы, которые ученики зубрят где-нибудь в Гавре или Лиможе да в Брив-ла-Гайарде, потом, когда будет сочинен и принят мальгашский алфавит, преподавание перейдет на местный язык.
Всех граждан Мадагаскара будут гордо звать малагасами. Или мадагассами.
Вечерами Беневский долго сидел за столом и при свете керосиновой лампы сочинял устои, по которым станут жить граждане государства Солнца. Работа эта была увлекательной, растворяла в себе всякую усталость, накопившуюся за день.
Пожалуй, никогда еще Беневский не ощущал себя таким счастливым, довольным тем, что он делает, одухотворенным, как в эти месяцы. Впереди была целая жизнь – хорошая жизнь, наполненная победами, – он успеет сделать очень много.
От него исходили живые токи, способные даже сонного, вялого, ни на что уже не годного человека заразить энергией, жаждой действовать, люди это ощущали и охотно подчинялись Беневскому.
Это был настоящий ампансакаб – король Мадагаскара.
И что еще было важно: за этот год, когда Беневский вернулся из Америки, пока неполный год, он еще не кончился, – утихли стычки между племенами на самом Мадагаскаре, даже воинственные сакалавы и сафирубаи стали вести себя мирно, не обижали менее воинственных своих соседей – может быть, это было самым важным в жизни Красного острова в пору Маурицы Беневского.
Мечтой Беневского было вообще прекратить все войны на Мадагаскаре, – и вообще никогда не искать врагов внутри Мадагаскара, враг находится вне островных земель.
Остановить грызню между племенами мог только великий ампансакаб, настоящий король, каким вожди племен, собственно, и считали Беневского.
Жизнь шла вперед, к сожалению, не все ее дни были светлыми. Устюжанинов втянулся в работу, настолько втянулся, что даже стал вообще забывать про свои недавние раны. Да они особо и не беспокоили его.
Однажды хмурым утром, предвещающим затяжной дождь – на небе не было ни одного просвета, – на берегу бухты Антонжиль появилась древняя сгорбленная старуха в ветхой накидке, подпоясанной веревкой.
По селению пополз уважительный, хотя и робкий шепоток:
– Малахар пришла! Сама Малахар явилась!
Пришла Малахар не одна, ее сопровождали четверо вооруженных копьями воинов и еще одна бабка, такая же древняя и сгорбленная, с серой пергаментной кожей на лице; старуху Малахар знали в разных углах Мадагаскара, она считалась великой прорицательницей, колдуньей, могла предсказывать судьбы, смерть и рождение, умела в лютую засуху вызывать дождь и укрощать огонь, откачивать утопленников и избавлять соплеменников от сглаза.
– Малахар!
Беневский, увидев вещунью, озадаченно поскреб пальцами затылок – не знал, как поведет себя старуха, вдруг начнет тыкать в него крючковатым пальцем и обвинять во всех смертных грехах?
Но старуха повела себя так, как должна была вести себя прорицательница.
Отдохнув немного под охраной воинов, она вышла на утоптанную крепкими ногами войска площадь – твердую, как камень и, будто крылья, вскинула вверх руки.
– Лю-юди! – вскричала она зычно. – Доверяйте белому человеку, поклоняйтесь ему, слушайтесь его, поклоняйтесь тому, что он делает! – прокричав это трижды, старуха неожиданно пустилась в танец, вторая старуха извлекла из мешка продолговатый, раскрашенный сложным орнаментом бубен и стала подыгрывать колдунье, задавая ритм.
Обе старухи помолодели буквально на глазах, выпрямились, исчезла их горбатость, голоса сделались звонкими, обрели молодой пыл.
– Доверяйте этому человеку, он пришел сделать вас счастливыми, избавить от нищеты и болезней… Люди при нем перестанут убивать друг друга, начнут чаще улыбаться и петь песни, урожаи риса увеличатся в несколько раз, в реках переведутся черви, заражающие быков и превращающие их в ходячие скелеты, с которых отваливаются куски гниющего мяса, а змеи перестанут душить наших коров и пить их молоко.
Вокруг старухи Малахар немедленно образовалась приплясывающая, подпевающая ей глухим речитативом толпа, крики колдуньи действовали на людей опьяняюще, они так же, как и колдунья, взметывали руки над собой и кружились в резком возбужденном танце.
– Малахар! – громко прокричал один из самых толковых воинов-новобранцев, бецимисарк Саиди, которому Беневский доверил командование взводом. – Малахар!
– Малахар! – поддержал бецимисарка буканьер Жан, наряженный в полосатую морскую фуфайку, плотно перетянутую перевязью от палаша.
Буканьер Жан Дидье был неплохим солдатом, Беневский ценил его, как и Саиди. Однажды на Жана напал крокодил, буканьер сумел отбиться от него обычным ножом, а опозоренный разбойник, рыча и плюясь сгустками крови, уполз в реку залечивать раны.
– Малаха-а-ар! – всколыхнули воздух своим восторженным ревом еще несколько человек, запрыгали по-детски, взметывая над собою руки и отбивая ногами дробь. – Говори, Малахар… Продолжай говорить!
И Малахар говорила. От ее речей даже воздух на берегу залива Антонжиль сделался, кажется, прозрачнее. Наконец Малахар устала, сникла, будто осенний цветок опустилась на землю.
– Слушайтесь этого человека, люди Мадагаскара, – произнесла она хрипло, – от него исходит свет, он способен делать добро. Только добро, добро, добро… – Малахар опустила голову, в ней словно бы что-то сломалось, отказались работать стершиеся, плохо подогнанные друг к другу детали, закончила она свое комлание совсем тихо: – Берегите этого белого… Берегите, берегите! Если не убережете, плохо вам будет, люди Мадагаскара!
