– А «Маркиза» разве не поможет?
– Поможет, но помощь эта будет недолгой. Очень скоро сафирубаи и сакалавы привыкнут к пушкам фрегата…
– Надо обращаться за помощью, учитель, – возбужденно проговорил Устюжанинов.
– Кто поможет? Губернатор Иль-де-Франса? – Беневский усмехнулся горько. – Гарнизон форта Дофин? Или кто-то из окружения Пуавра?
– Я знаю, кто поможет.
– Ну! – Беневский откинулся от Алеши.
– Зана-малата.
Когда положение защитников Луисбурга сделалось совсем плохим, когда осаждающие вновь взяли их в полукольцо и прижали к морю, когда «Маркиза» ничем не могла их выручить – у нее закончился запас пороха и ядер, пушки от перегрева покрылись окалиной, а от соприкосновения со стволами горели деревянные борта, в море появилось десятка три больших лодок под парусами. Шли суденышки ходко.
Усталое лицо Беневского потяжелело – неужели придется драться и с этими неведомыми «лодочниками»?
– Трубу мне! – выкрикнул он.
Ему дали подзорную трубу. Он пробежался ею по лодкам, надеясь рассмотреть находящихся там людей и увидеть кого-нибудь из знакомых.
Но знакомых в лодках не было.
– Учитель, дайте мне трубу, – попросил Устюжанинов.
Тот протянул ему «монекуляр». Едва наведя трубу на резкость, Устюжанинов воскликнул, обрадованно:
– Это наши! Зана-малата на подходе! – Он был прав: на выручку пришел Джон Плантен, не опоздал старый разбойник. – Ур-ра! – закричал Устюжанинов – Мы спасены!
Лодки буканьеров втыкались носами в кромку берега, из них выскакивали люди Плантена и с рычанием, подгоняя самих себя, понеслись на сафирубаев. Одновременно из леса выступило и племя анимароа, ведомое вождем Винци, побратимом Беневского.
Сафирубаи сопротивлялись отчаянно, но были смяты, попробовали прорубиться через боевые порядки Винци, но не смогли и тогда, побросав оружие, они опустились на землю – признали себя побежденными.
Следом за ними на колени встало и племя сакалавов.
Напрасно раскрашенным чертом носился в дыму, что-то крича, Махертомпа, размахивал длинным копьем, угрожал своим подчиненным – ничего не подействовало – люди уже не слушались его. Махертомпа перестал быть вождем своего племени.
Лицо у Махертомпы исказилось, он ткнул копьем в одного из воинов анимароа, неосторожно приблизившегося к нему, плечо у того быстро залила кровь – вероятно, сафирубай задел какую-то артерию, – тут же вождя сафирубаев, выкрикивая что-то громко, атаковали сразу три воина анимароа. Махертомпа рубился отчаянно, отступил в лес, метнул в одного из воинов копье, в результате у него остался один меч с дорогой костяной ручкой, украшенной камнями, теперь только на меч вождь и мог надеяться. Или на чудо. Но чуда не произошло – просто не могло произойти.
Рубился Махертомпа ловко – прошел хорошую школу в нападениях на другие племена, – но уступил напору воинов анимароа, они прижали вождя сафирубаев к реке и загнали в рябую красную воду.
Тут же к нему устремились три крокодила, они словно бы специально вознамерились пообедать измазанным копотью, кровью, пóтом предводителем племени и поджидали именно его. Другие участники битвы в Луисбурге их не интересовали – слишком тощие были.
А этот – упитанный, несмотря на чумазость и пот, ухоженный, со сладким мясом.
Увидев крокодилов, воины анимароа опустили мечи.
Восстанавливать Луисбург полностью не имело смысла. Беневский решил отремонтировать те дома, которые пострадали, – за счет племен сафирубаев и сакалавов, – привести в порядок улицы, портовые склады, в которых оборонявшиеся занимали последнюю свою позицию, а для будущей столицы подыскать другое место.
Если этого не сделать, то здесь, в Луисбурге, в следующую зиму, их снова достанет малярия, трепать будет так, что у людей вылезут последние волосы и выпадут зубы, не говоря уже о том, что внутренние органы превратятся в обычную гниль… От зимы, от малярии, надо было уходить в другое место, более здоровое.
Это место Беневский подыскал в живописной свежей долине, в которой росли высоченные, достающие до неба равеналы – пальмы, подле которых всегда можно было найти воду. Если рядом с пальмой не окажется родника, то можно будет вырыть колодец и очень неглубоко найти воду, если вода будет находиться глубже и окажется недосягаемой, то тогда ее можно будет отыскать в листьях равеналы.
Там, где растет равенала, обязательно существует жизнь.
Долину рассекала спокойная, на удивление чистая река, вода в которой не была такой красной и мутной, как в других реках, Чулошников сбегал к ней с кувшином – взять пробу и пришел удовлетворенный: если в долине пересохнут все до единого родники, эту воду можно будет пить также, как и родниковую. Чулошников не сдержался, вздернул вверх большой палец правой руки:
– Вода не хуже, чем на Камчатке!
На вздернутый палец Чулошникова тут же не замедлила усесться небольшая белогрудая птичка. Совершенно непуганая… Удивился этому Чулошников несказанно, у него даже язык прилип к гортани, он ничего не сумел сказать, только головой помотал изумленно.
Дивная долина эта принадлежала многочисленному, но очень миролюбивому племени самбаривов, в жестоких сварах с другими племенами, как, например, сакалавы и сафирубаи, не замеченному, вождь самбаривов находился в дальнем родстве с вождем бецимисарков Хиваи, так что Беневский мог быть спокоен – вряд ли самбаривы поведут себя, как сафирубаи. И лица у самбаривов другие, более спокойные, в глазах – свет надежности и дружелюбия. Долина понравилась Беневскому.
– Как назовем ее? – деловито осведомился он у своих спутников.
– Падь милосердия, – мгновенно, словно бы ожидал этого вопроса, выпалил Чулошников.
– Слово «падь» известно только в России, здесь этого слова не знают, – сказал Беневский. – Альоша, давай твой вариант.
– Светлая долина… Либо Зеленая долина.
– Слишком по-русски, хотя слово «долина» – хорошее, – Беневский неторопливо оглядел людей, пришедших с ним. – Мы назовем ее… назовем Долиной волонтеров. Я предлагаю так.
– А кто такие волонтеры? – спросил Устюжанинов.
– Хорошие люди, – туманно пояснил Беневский, потом добавил: – Добровольцы. Где водятся волонтеры, там спорится дело.
Последующие дни, недели, месяцы слились в одно большое полотно, полное похожих друг на дружку дней, хлопот, усталости, бессонных ночей, еще чего-то, чему и названия нет.
Жара на новом месте не была такой изнуряющей, как в других местах – с одной стороны Долину волонтеров подпирали горы, не давали проникать ни ветрам, ни туманам, с другой долину защищал густой, очень высокий лес. Какие только деревья там ни росли, каких только цветов ни было!
Фикусы, столь любимые в дворянских домах России, здесь достигали пятнадцатиметровой высоты, если с такой высоты падал лист – мог запросто свернуть голову. Беневский, знаток цветов, иногда уходил в лес, чтобы полюбоваться невидалью, которую в Европе не увидишь даже в ботанических садах.
