Непролитое горе жгло изнутри, давило на сердце, и даже приветливые лучи Светила не могли его унять.
Вдруг отец умрет? Вдруг их обоих убьют в далекой пустыне? Или заставят летать на драконах и воевать на их стороне?
Мэши сходила с ума от тревоги, злости и неопределенности. Она прочно застряла в здешних лесах, а ведь они с отцом намеревались как можно скорее попасть в Плавающие дома и найти родных. А теперь, судя по всему, до Плавающих домов им еще добираться и добираться.
— И как ты только не побоялась соваться в реку? — спросил вдруг сидевший рядом Жак.
Мэши, не глядя на него, ответила:
— У меня лека. Он из Живого металла.
Собственный голос показался глухим и безжизненным. Слишком ровным, слишком спокойным.
— А у нас была плата. Мы с ней не боялись плыть, она ведь тоже отпугивает животных. Выходит, что рисковал только твой отец. И далось ему это яйцо…
— Он просто хотел, чтобы ты и твой брат больше не летали и не воевали. Чтобы остались в живых и не погибли на войне. Лично ему яйцо не нужно вовсе. Тем более что мы сами сбежали из Города, мы теперь предатели для Городских.
— А зачем вы сбежали? Нарушили правила?
— Можно сказать и так. Дело в том, что я должна была участвовать в жеребьевке и, может быть, мне бы выпало служить в ополчении и летать на ящерах. А я не хочу. И отец не хотел меня пускать. Потому мы ушли.
— Почему не хочешь? — не понял Жак.
— Потому что я не хочу умирать. Вот на том пангусе, в которого стрелял твой Люк, могла быть я. И тогда бы мое тело досталось падальщикам. Ты понял?
Мэши глянула на Жака, поморщилась и немного отодвинулась. В голове этого ребенка нет страха перед войной, потому что он еще не до конца понял весь ее ужас. Не проникся, не осознал. А может…
А может, и наоборот. Осознал, пережил и принял. И для него это — обычное дело, как помыть руки в ручье. Помыть руки, вытащить арбалет и выстрелить в человека. Граница давно осталась позади, и Жак уже не станет думать, что перед ним не только враг, но и чей-то сын, чей-то брат или чей-то муж. Жизнь человека для Всадников ничего не значит.
Но Мэши не хотела так жить. Не хотела, и все. Убивать, мстить, воевать — это не для нее. Она не желает перешагивать через себя и стрелять в людей. Вот в таких, к примеру, как Жак или Ник.
— Ты трусишь? Боишься, что ли? — презрение слишком ясно отразилось на лице Жака. Презрение и удивление.
Но он тут же пояснил для себя:
— Ну, правильно, ты же девчонка. У нас девчонки тоже не воюют и не летают на драконах. Девушки должны выходить замуж и рожать воинов, в этом их главное предназначение.
— Еще лучше. Воинов для битвы. Рожать детей, чтобы этих детей убивали на войне, что ли? Отличное предназначение.
— Мужчины должны воевать. Они должны добывать еду и энергию. И лекарства, если это надо будет. В этом их долг. Ты что, не понимаешь?
Жак нахмурился и уставился на Мэши с таким выражением, будто она была круглой дурой.
— Это ты не понимаешь. Это у тебя пустая голова. Я хочу жить мирной жизнью, и все. Чтобы не убивали меня, моих детей и моего отца. И моих братьев…
Последнее предложение Мэши произнесла совсем тихо.
Поднялась и прошлась по поляне. Преданный лека последовал за ней, еле слышно посвистывая и смешно поднимая ноги, чтобы пробраться в высокой траве.
Без отца было неуютно и пусто. Одиночество навалилось душной теплотой нагретого Светилом дня, и первый раз за всю жизнь Мэши подумала, что совсем одна в этом огромном, незнакомом и опасном мире. Она осталась совсем одна, если не считать глупого Жака.
— У нас тоже гибнут люди. И отец наш погиб не так давно. Правда, его смерть видел только Люк, они тогда оба были на охоте. Но Люк еще живой, и мы еще живы, и наша обязанность — позаботиться о матери и сестрах. А Люк еще и возьмет жену в День Затмения. Это совсем скоро, у нас тогда будет большой праздник. Как раз выведем дракона, Люк женится, и жена родит ему потомство. Тогда и умирать не будет страшно, после него останутся те, кто продлит его род.
— Какая глупость… — проговорила себе под нос Мэши и направилась к кусту, где сохла ее курточка.
— Почему глупость? — не понял Жак.
— Женятся потому, что любят. Для того, чтобы прожить жизнь вместе и вырастить детей вместе. Дом построить вместе или купить. Выращивать злаковые, ящеров. Делать что-то полезное для людей. Тоже вместе. А не для того, чтобы родить детей и умереть на войне. А детям оставить своего дракона, чтобы те летали на нем и убивали других.
— Ты просто ничего не понимаешь, потому что женщина. Все женщины бывают глуповаты время от времени, это нормально. Так говорил наш отец, и так говорит Люк. А Люк всегда знает, что говорит.
— Не сомневаюсь, — хмыкнула Мэши и встряхнула подсохшую куртку.
Накинула ее на плечи, глянула в небо и заметила:
— Есть хочется. А костер я разводить не умею.
— Зато я умею. Что тут сложного? Поймаю сейчас длика и запечем его на углях. Не очень сытно, потому что у него больше панциря, чем мяса, но всё еда. Я щас, мигом.
И Жак понесся вниз, к реке. Мэши кинулась за ним:
— Куда тебя несет, дурень?
Не хватало еще, чтобы Жак свалился в реку и достался какой-нибудь бенуме на обед. Ведь как раз приближалось время обеда, и Светило припекало аккурат над самой макушкой.
— Да не трусь, ща будет тебе жратва, вот увидишь. Это не у вас в Городах, где небось сидите и ждете, пока мамка еду в тарелочку насыплет. А у нас каждый Всадник умеет о себе позаботиться.
Жак добрался до берега, остановился у гладких валунов и поднял руку со словами:
— Придержи своего леку, а то распугает всю живность.
Мэши поморщилась, но все же велела:
— Стой, Лек-Ши. Стой тут.
Сама тихонько подобралась к Жаку и всмотрелась в прозрачные воды. Шевелились длинные ветки речных растений, под ними хорошо просматривались гладкие камни, над которыми время от времени проплывали небольшие яркие рыбки.
— Рыба тоже хороша, говорят. Но я не умею ее ловить, и наши тоже не пробовали. А вот длика только ленивый не поймает. Правда, если он вцепится в тебя, мало не покажется. Знаешь, какие у него клешни? Это тебе не рыбка.
Жак наклонился совсем низко, высматривая что-то, что мог видеть только он.
— А вдруг длик тебя цапнет? — спросила Мэши.
— Не цапнет, — совсем тихо, себе под нос пробубнил Жак, запустил руку в воду, быстро перевернул валун и, схватив что-то, вытащил из воды.
Перед лицом Мэши оказался голубоватый панцирь с ладонь размером и восемь членистых ног, беспомощно перебирающих в воздухе. Это и был длик, небольшой еще совсем, скорее детеныш. Глаза его, выдвигающиеся из-под панциря на длинных усиках, беспомощно и возмущенно щурились на солнце, лапы болтались, две большущие клешни норовили ухватить врага, только вот, видимо, на воздухе длик видел совсем плохо и потому не понимал — кого надобно хватать.
