И тут Артем сообразил: силач выпил. Запах перегара забивался вонью давно немытого тела, но все равно – сивушные нотки в воздухе чувствовались. Питон усмехнулся.
– Думаешь, я пьян?
– Э…
– Нет, это вчерашнее. Обезболил. Ты зачем пришел?
– Повидаться. У меня увольнительная на три часа.
Питон равнодушно кивнул.
– А… – Артем помедлил. – А Лахезис?
– В госпитале.
– Все еще?! – Артем привстал. Сердце вдруг застучало резко и часто.
Питон растянул бледные губы в подобие улыбки.
– Не беспокойся, отдохни. Она там работает. Вот, меня подлатала…
Только сейчас Артем заметил, что перед силачом стоит пластиковый пузырек с таблетками. Пластик старый, пожелтел, надпись почти не видна. Что там может быть?
– Что сказали врачи?
Питон ухмыльнулся.
– «Удивительно, как я с таким сердцем еще живу».
Артем помедлил.
– А ты?
– А я? «Удивительно, что вы с такой работой еще не свихнулись».
* * *
Артем повел плечами. Два дня, как он вернулся из увольнительной, а мысленно все еще там. С Лахезис повидаться так и не удалось. Черт.
Артем до сих пор неуютно чувствовал себя в новенькой форме. Циркачей перевели в спецподразделение, в особую часть. Видимо, то, как они проявили себя в противостоянии с десантом, произвело на начальство сильное впечатление. По слухам, их собирались сделать особой группой.
Спецотряд «Ц», ага.
– Стройся!
Циркачи с ленцой, расслабленно прошествовали на свои места в строю.
Перекличка.
Помятый человек со знаками различия лейтенанта оглядел циркачей. Лицо у него было усталое. Лейтенант кивнул сержанту, длинному унылому типу с рукой на перевязи. Сержант уткнулся в список, начал называть фамилии. Циркачи беседовали между собой, зевали, почесывались. На командиров никто особо не обращал внимания.
– Гудинян, – говорил сержант.
– Я.
– Бабузов!
– Я, да, – ответил Жантас. – Я тут.
– Мимино. – Тишина. – Рядовой Мимино!
Артема пихнули в бок. Спишь, Мимино?
– Я, – он выпрямился.
– Что я?
– Здесь я.
В толпе раздались смешки. Сержанта не уважали. Он не был циркачом, а, значит, принадлежал к касте «лохов».
– Отвечать по уставу, рядовой, – сержант захлопнул папку и, не глядя на циркачей, спросил: – Больные есть?
Молчание.
– На голову? – спросил кто-то. В строю захихикали.
Сержант повернулся к лейтенанту, произнес скороговоркой:
– Тарищ лейтенант, поверка личсостава закончена. Отсутствующих нет, больных нет.
Лейтенант кивнул.
– Ладно. Разойдись.
– Не нравится мне здесь, – заявил Гудинян вечером. – Вечно они от меня чего-то хотят. Иди туда, иди обратно, стой там, копай здесь. Боже мой, что за люди. А я человек творческий! Я – артист! Я где хочу, там и копаю!
* * *
Перед ужином Артем нос к носу столкнулся с Гошей. Чуть не сбил лилипута с ног, когда торопился на репетицию. «Извини, малыш», – пробормотал Артем, он подумал, что задел мальчишку. И вдруг – понял, кто перед ним. На лилипуте была его обычная одежда, белый смокинг (но уже грязный), на голове – камуфляжная бандана. Видимо, это была единственная деталь формы, что подошла Гоше по размеру.
– А! Это ты, придурок, – сказал презрительно лилипут.
Кровь бросилась Артему в лицо. Он усилием воли заставил себя стоять ровно и сделал вид, что не расслышал. Но в памяти отложил на будущее. «Будет время – приду и отпинаю, как следует».
Скоро мы и в ваших городах.
Мини-Бонд шагнул вперед, к Артему. «Если он скажет еще хоть слово, я ему врежу», – подумал Артем. Изготовился.
Молчание. Словно натянули струну, и она вот-вот лопнет.
– Прости, – сказал лилипут с усилием. Словно у него свело челюсти.
Артем в первый момент не понял.
– Что-о?!
– Прости. Это все мой отвратительный характер.
– Ээ…
– На самом деле я хотел помириться. Пожать тебе руку. Ты же теперь герой.
Артем снова увидел как наяву: лилипут стреляет. И веганец, напавший на Артема, валится мертвым. Пуля вошла ему в затылок. Все-таки Георгий, несмотря на то, что жуткий засранец, стрелок от бога.
– Я был не прав, – угрюмо сказал Гоша. С усилием улыбнулся. – Ты артист, я артист. Мы вместе сражались. Спасали друг друга. Забудем обиды?
Пауза. Артем протянул руку.
– Забудем.
Пожатие руки лилипута было мелким и каким-то влажным. Артем едва удержался, чтобы не вырвать ладонь и не вытереть о штаны.
* * *
Утром лилипут исчез. На утренней поверке его не было, майор несколько раз выкрикивал его имя, потом быстро ушел.
– Гоша сбежал, – сообщил Гудинян во время завтрака.
Артем не донес ложку до рта, застыл.
– Дезертировал?! Зачем?
– Неизвестно.
Фокусник помедлил.
– Он оставил записку. Для тебя, насколько понимаю.
– Записку? Давай!
Гудинян покачал головой. Он смотрел на Артема с какой-то странной жалостью. Темные глаза фокусника были полны вселенской тоски.
– Не могу.
– Почему?
– Ну… как тебе сказать…
– Ты ее уничтожил?
Гудинян подавил смешок. Почесал затылок.
– Это было бы… затруднительно. Пойдем со мной, я покажу.
Надпись была огромной. Белой краской было выведено на стене станции:
Я УБЬЮ ВСЕХ КТО ТИБЕ ДОРАГ МИМЕНО
– Он забыл поставить запятую, – сказал Гудинян. Артем с трудом сообразил, о чем тот говорит. Мысли его были далеко отсюда. «Всех, кто тебе дорог». Где был Гоша, когда убили Лану? За ее спиной, верно?
– И «Мимино» пишется через две «и», – продолжал фокусник. – Грамотей, блин.
Артем подумал, что сейчас ударит фокусника. Иногда чувство юмора Гудиняна вызывало настоящее раздражение.
– Что он может сделать? Ничего, верно?
Циркачи переглянулись. В их глазах Артем прочитал все, что угодно, кроме успокаивающих вестей.
– Это Гоша, – сказал Гудинян. – Гоша псих. Я всегда это говорил.
