Разумеется, вовсе не надо быть плохим политиком, чтобы стать хорошим государственным деятелем. Но надо держать «в уме» эту разницу, как и разницу между «электоратом» и народом. Боюсь, что люди, которыми Путин окружил себя и которые окружают его заботой и вниманием, тут не помогут. Будучи неисправимым оптимистом, надеюсь, все еще надеюсь, что у Путина хватит времени стать отличником и на другом факультете.
А если не хватит? Тогда хорошего политика ждет успех на выборах. А нас всех ждет продолжение переходного времени.
* * *
В сентябре я перестал терзать компьютер и отправил дискетки в издательство. В октябре принялся вычитывать верстку.
Но закрутился смерч трагических событий. Захват заложников чуть ли не в центре Москвы. Три мучительных дня. Три дня, унизительных для России. Штурм. Неожиданная, немыслимая, чудовищная цена победы.
«Простите», — сказал президент. Я простил его. По-моему, Путин был прав, отдавая команду штурмовать. Но многие не простили, не могут простить. Понимаю их. И пытаюсь понять президента. Ему нужно было спасать честь, достоинство России. И спасать заложников. Уверен, что окружающие президента «силовики» заверили шефа: все рассчитано, ликвидируем террористов, спасем людей. В общем, хотели как лучше, а получилось…
Но вот что не могу понять: почему Путин до сих пор (пишу 20 ноября) не ответил на вопросы, которые задает вся Россия. Таких вопросов, если говорить о прошлом, два.
Как могло случиться, что службы, отвечающие за безопасность столицы, проворонили подготовку террористической операции, которой длительное время занимались десятки людей?
Как могло случиться, что «силовики», которые планировали штурм, не сориентировали службу спасения, медицинские учреждения на оказание быстрой и действенной помощи сотням наглотавшихся газа людей?
Строго говоря, вопросы риторические. В общей форме ответы всем известны. И захват чеченскими камикадзе Дома культуры, и гибель 128 заложников — результат низкого профессионального уровня руководителей ФСБ и МВД.
Если президент согласен с таким ответом, он должен сказать об этом и наказать виновных. Только не «стрелочников».
Если не согласен, то тем более он должен изложить свое видение трагических событий.
Если президент промолчит, значит, он еще не дорос до того уровня политической ответственности, на который его забросила судьба.
Но это — о прошлом. Теперь — о будущем.
Что делать с Чечней?
Есть только два способа закончить войну. Во-первых, победить. Во-вторых, договориться с противником о взаимоприемлемых условиях прекращения войны.
Как показывает опыт, победить в обозримые сроки мы не сможем. Скорее всего, «силовое» окружение президента продолжает его обнадеживать. Однако вряд ли имеет смысл верить генералам, в послужных списках которых поражений гораздо больше, чем побед.
Значит, надо начинать переговоры. Переговоры, естественно, с теми, с кем воюем. Но — удивительное рядом! Президент выходит в белом жабо и объявляет: политическое урегулирование — отдельно, террористы — отдельно. Иными словами — переговоров с бандитами и террористами не будет.
Больше того. Предполагается еще до окончания военных действий провести в Чечне референдум и принять Конституцию. Причем «бандиты» и «террористы», которые «отдельно», не смогут принимать участие в референдуме.
Заранее можно сказать, что ничего путного из этого плана Путина не получится. Кровавая карусель будет продолжать свое кружение… И просто поразительно, что президент не понимает этого!
А тут еще печально знаменитая пресс-конференция в Брюсселе, где Путин пугал журналистов таким обрезанием, после которого «ничего не вырастет»… Складывается впечатление, что президент просто растерялся. Поэтому забыл, что он в Европе. Поэтому стал повышать голос. Говорят, что Путин хорошо учился. Тогда он должен помнить: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав».
Наверное, президент как политик успокаивает себя тем, что значительная часть «электората», та самая часть, которая на «ура» приняла перспективу «мочить в сортире», была и теперь в восторге: «Во дает!» (вариант: «Во врезал!») Но, если президент хочет остаться в истории России как государственный деятель, ему следовало бы меньше «врезать», а больше думать. Иначе мира в Чечне не будет.
* * *
Рассказ о помиловании и о Путине отвлек от РГГУ. Там начался мой третий учебный год. Пока не ясно: засчитать ли работу в РГГУ в продолжение пятой молодости или провозгласить молодость шестую? Буду думать.
Здесь вполне была бы на месте хронологическая точка. Мемуарное время кончилось. Но логически точка будет лучше смотреться на другом месте. А именно: весной 2001 года, когда по просьбе Государственного центрального музея современной истории России я презентовал музею свой чрезвычайный и полномочный мундир со всеми причиндалами, а также другие интересовавшие музей вещи и документы. Долго сопротивлялся. Как-то трудно было вписываться в музей. Но потом решил: мне же облегчают жизнь, избавляя от старых вещей. И все остались довольны.
В июне был приглашен на выставку «21 портрет на фоне эпохи. XX век в судьбах людей». Непривычное ощущение — смотреть на свой «портрет» в музее и чувствовать себя еще живым. Но рядом — Дмитрий Якубовский, Геннадий Бурбулис, Сергей Михалков. Это настораживало, смущало. А недалеко — Петр Столыпин и Григорий Распутин. Это успокаивало. В той же компании — Паша Ангелина, Валентина Терешкова и Борис Ефимов. Это даже молодило. И вот тут самое время ставить мемуарную точку.
Что я и делаю. Хотя и понимаю, что еще обречен писать заключение…
Заключение
Классическое заключение задано схемой: ребенок, дом, дерево.
Ребенка я (жена не слышит!) воспитал. В лице дочери Жени. Есть внук — Макар Сергеевич.
Дом построен. В смысле полдома в ДСК «Журналист».
Деревья посажены. Два. И оба — около Иерусалима (закулиса!). Но я не совсем пропащий. Принимал участие (денежное) в программе «Посади свой лес ради жизни» — восстановление уникальных ленточных боров в Алтайском крае. Один гектар такого леса официально назван именем родной жены — «Лена Петровна».
И к этому следует добавить: трудно было, но, если бы пришлось, согласен прожить свою жизнь сначала.
И все!
Однако, дожив до 72 лет, я понял, как трудно следовать мудрому совету Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану».
Однако кроме автора есть издатель. Жалея читателей и бумагу, он заткнул фонтан. Последние капли…
И на этот раз действительно все. Конец. Конец книги, но еще не жизни. Поэтому здесь подводятся предварительные итоги.
Жизнь прожить — не поле перейти. Так принято считать. Я бы сказал по-другому: поле перейти — не жизнь прожить. По полю, если оно размером с жизнь, идти труднее, чем по жизни.
