Временами ему начинало казаться, что мы плывём на корабле, а он капитан, который отдаёт юнге команды. Я, к слову, был тем самым юнгой и исправно откликался всякий раз, когда это требовалось: «Да, мой капитан!», «Будет исполнено, капитан!». Этих ответов было вполне достаточно, чтобы всё остальное его больной мозг дорисовал сам.
Причём не откликаться было рискованно: я всё-таки страдал обездвиженностью, тогда как мой товарищ демонстрировал удивительную телесную бодрость.
Так, например, однажды ночью он вообразил, что капельница у моей кровати — это сливной бачок унитаза. Он уже схватился за неё, чтобы «спустить воду» и помочиться в мою прикроватную тумбочку, когда я, наконец, оставил всякие попытки его переубедить и направил его к аппарату ИВЛ, скучающему в другом углу комнаты. Пока же он с ним возился, пытаясь понять, куда в него писать, я счастливо дозвался дежурного врача.
Через месяц реанимации меня перевели в палату, где жизнь и вовсе буквально била ключом. Больной эпилепсией прапорщик замысливал планы нашего убийства — мы все его очень раздражали. Боясь этого, многие на ночь перемещались со своими матрасами в коридор, чтобы провести там ночь в относительной безопасности.
Пожилой мужчина, страдавший атрофией коры головного мозга, каждый день придумывал новую болезнь, которую, как ему казалось, от него скрывают врачи. Потом он делал вывод, что скоро умрёт, и в связи с этим придумывал новые и новые планы самоубийства.
Если бы я не был к этому моменту убеждённым психиатром, то решил бы, что оказался в сумасшедшем доме.
Но фокус в том, что все мои сопалатники были, строго говоря, психически здоровы. Их заболевания не были психическими расстройствами, а сама их психика не была разрушена тяжёлым психозом. Они были нормальными людьми с локальными поражениями нервной ткани. Чего, впрочем, оказывалось вполне достаточно, чтобы от прежних людей в них не осталось ничего.
Ровным счётом ничего.
Посмотреть на себя
Институт существует только тогда, когда субъекты верят в него, или, скорее, действует так, как будто они в него верят.
Славой Жижек
Итак, и сама наша личность, и вообще всё, что мы о себе думаем, — это просто иллюзия. Но мы совершенно не в силах этого заметить, пока не встанем в позицию метасознания и не посмотрим на себя «сверху».
Что ж, мы встали, посмотрели и пришли, я надеюсь, в некоторый ужас... Теперь самое время задуматься о том, сколько всего в нашей жизни завязано на эту, прошу прощения, «личность»!
Мы за неё переживаем, мы требуем к ней уважения, мы хотим, чтобы её любили. Мы собираемся её развивать и совершенствовать, отправляем её на поиски «смыслов» и «целей».
Мы, одним словом, безумны. Или, по крайней мере, сильно не в себе.
Наша хвалёная «личность» — лишь фикция. Мы придумали себе некоего субъекта, с которым сами себя идентифицируем. Присваиваем ему определённые качества, рассказываем ему о том, кто он и что он. Создаём своего рода легенду, чтобы и нам нравилось, и другим тоже было чем в «нас» восхититься.
А потом приходится держать марку... Причём исключительно ради чужих оценок! Ради красоты собственного образа в глазах других людей. Чего мы только ни делаем, чтобы суметь понравиться, утереть кому-то нос или не быть битым.
Но кто они такие — эти «другие», чьи глаза нас так интересуют? Ровно такие же, запутавшиеся в себе и бесконечных языковых играх несчастные, прошу прощения, придурки, не понимающие, что каждый из них сам по себе — лишь случайность.
Впрочем, если бы всё было бы так просто... Проблема в том, что мы взаимодействуем не с этими реальными другими людьми, а лишь с их образами, которые мы сами же и создали внутри нашей головы. Что эти действительные люди представляют собой на самом деле, мы не знаем совершенно!
То есть мы не только себя придумываем для других людей, но мы ещё и их сами придумываем — для себя. Да, нам кажется, что мы общаемся с реальными людьми, но — задумайтесь от этом! — мы всегда говорим с тем, кого мы выдумали (кого наш мозг выдумал на основе имеющихся у него фактов).
В результате возникает замкнутый круг, можно даже сказать — замкнутый крендель: мы пытаемся что-то делать с собой, чтобы понравиться другим людям, но мы не знаем, что им (настоящим им) важно. Поэтому мы вечно попадаем впросак, страдаем и снова как-то над собой изгаляемся, чтобы всё-таки и как-нибудь им угодить.
Да, таким вот загадочным и абсурдным образом мы принимаем решения о том, какими нам следует быть, как нам жить, во что верить и так далее. Если это не абсурд, то я отказываюсь понимать значение этого слова.
Мы играемся с пустышкой своего «я», как малый ребёнок с тряпичной куклой. Да, она ему кажется живой именно потому, что её кормит, поит и одевает — не дай бог она умрёт от голода и холода!
Задумайтесь: самим тем фактом, что он о ней заботится, ребёнок делает свою куклу «живой». Это такое самоподтверждающееся пророчество. И вы поступаете так же с собственной «личностью» — вы её оберегаете, и вам начинает казаться, что она у вас есть.
Но если подобные игры ребёнка ещё как-то можно понять, то во взрослом состоянии подобная игра с собственной же «куклой вуду» слегка, надо признать, попахивает шизофренией.
Вы можете меня спросить — а чего ради я, собственно, привязался-то? Зачем на это наше личностное «я» нападаю? Ну придумали люди себе такую игрушку — и что с того? Может, им так удобно? Проблема-то в чём?
Действительно, с «личностью» удобно. Спорить не буду. Но проблема есть — и она заключается в нашей неадекватности реальному положению дел. Нельзя верить во что-то несуществующее, думать, что оно существует, действовать, исходя из этого — будто бы существует несуществующее, и не попасть в дурацкую ситуацию.
Поверьте, до тех пор, пока вы не осознаете, что любая неадекватность — это проблема, читать эту книгу совершенно бессмысленно: вы ничего не поймёте и ничего не сможете в своей жизни изменить.
Осознайте это: любая наша неадекватность — это наше несоответствие реальности, а если вы ей не соответствуете, это неизбежно приводит к ошибкам. И это ваши ошибки, вы от них страдаете. И никто, кроме вас, в этом на самом деле не виноват.
○
Короче говоря, мы придумали себе несуществующую личность и водим вокруг неё хороводы. Чем это чревато?
Представим, что у вас есть кукла — та самая, тряпичная; и у всех есть по такой кукле. Вам хотелось бы, чтобы ваша кукла была лучше всех остальных? Вы не уверены? Ещё колеблетесь? А если бы кому-то пришло в голову устроить соревнование всех этих кукол? А если бы от этого соревнования зависело общественное признание?
О нет, тут уж мы точно забьёмся в истерике и будем исступлённо собирать лайки. Мы даже покемонов начнём собирать в таком случае, если понадобится! Но кто нам их даст, если все в аналогичном положении? Сколько лайков мы наберём? Один — наш собственный. А что мы в результате почувствуем? Катастрофа!
