– А Сталин-то при чём? – подпрыгнул Громозека.
– Доживёшь, увидишь. Из него прямо демона сделают.
Громозека вскочил, окурок полетел в темноту, стоит, пыхтит, кулаки сжимает.
– Кто? – выдохнул он утробно. Как будто прямо сейчас пойдёт свинцовые примочки ставить.
– Много кто пожелает лягнуть мёртвого льва. Защищать только не найдётся желающих.
Я стал перечислять фамилии, Громозека притих и сел обратно, и схватился за голову. Громозека только с виду был тупым бойцом – это у него маскировка такая, на самом деле это был интеллектуал. Образованный, начитанный, с широким кругозором, прекрасно разбирающийся в окружающем мире. Другого ко мне бы не приставили. Кот был проще, но там я был в ином статусе, ставки были меньше. Тогда я был просто до фига знающим старшиной, а сейчас я – Кольцо Всевластия.
– Ладно, гнилая проституточная интеллигенция, но маршалы?
– Ты видел, как генералы просрали Красную Армию в 41-м? И не расстреливают их только потому, что других нет. И как народу объяснить, куда делось пятикратное превосходство над немцами в танках? Пятикратное – в самолётах? Десятикратное – в артиллерии? Куда делись миллионы тонн боезапаса, миллионы винтовок, сотни тысяч автоматов и пулемётов? Миллионы комплектов обмундирования? Миллионы мужиков, погубленных по дурости? Почему уже в сентябре нечем было вооружать дивизии? Ещё в мае 41-го был двойной запас стволов всех калибров только на складах, не считая того, что уже было в войсках, через полгода – вообще ничего не осталось. Танки встречали бутылками с бензином, а опечатанные склады с орудиями оставались немцу. И не только с орудиями. Что это? Измена? Раздолбайство? А потом эти же люди, что «потеряли» оружие, экипировку, боезапас, горючку и целые армии, станут маршалами. Как им объяснить трудовому народу, почему он до войны трудился не разгибаясь, а потом он же с голыми руками встретил танки? И подлая интеллигенция подскажет им ответ – Сталин «прозевал». Это ведь он не дал им миллион танков, двести миллионов пехоты и миллиард эшелонов снарядов. Он не поднял по тревоге войска в утро 22-го.
– Это не его обязанность была. Это, вот, он позже стал Верховным Главнокомандующим.
– Пох, понимаешь, что никого это не колышет?
– Расплата будет жестокой за такую несправедливость.
– И снова ты прав. Такого издевательства над истиной не стерпит не только мироздание, оно довольно инертно, но вот союзники наши все сразу отвернутся. Если мы предали своего Вождя, то что нам будет стоить предать Китай, Югославию, Болгарию? И они сразу после попрания Сталина станут играть в свою игру, больше не надеясь на нашу страну, сразу переставшую быть «Старшим Братом». А страна – рухнет. Компартия будет вне закона. А народное достояние широким потоком потечёт к нашим недругам.
– Ты доложил? Всё! Это! Вот!
– Конечно.
– И что?
– Не знаю. Мне забыли доложить, – усмехнулся я.
– Вот, зараза! И что делать?
– Исправлять мир к лучшему. Своими руками и по своему разумению.
– Ты точно доложил?
– Ты видел, как лейтенант пишет? На проштампленной бумаге, пронумерованной. Так и они писали. Кто читал – мне не ведомо. Я сделал, что должен был, а там – будет то, что должно быть. А у меня ещё есть дела поважнее, чем думать о ещё не случившемся.
– И что же?
– Там ещё сотни танков с крестами ездють. А должны они в наших полях кострами гореть.
– Вот! Точно! Тогда, вот, пошли спать.
Мы уже почти разошлись по своим углам, когда Громозека дернул меня за рукав:
– Мне было строго наказано не спрашивать тебя ни о чём. Вот. Ты сам рассказал. Так, вот, скажи уж – когда Победа?
– Праздновали 9 мая. Каждый год. Главный праздник. В 1945-м победим. За 27 миллионов убитых.
Громозека зажмурился, потом тряхнул головой, развернулся и понуро побрёл.
Даша не спала. Сидела у окна и плакала. Подслушивала?
Я обнял её.
– Я уезжаю. Завтра.
– Знаю.
– Можно мне будет вернуться?
– Нет. Наши пути больше не пересекутся.
– Я не хочу тебя терять.
– Это не в твоих силах.
– Я приеду после Победы.
– Ты не найдёшь тут никого. Но сегодня я – твоя.
Исход из рая
Провожать нас вывалили все. Несли подарки. Кто заготовил мясо медведя, кто – медвежий жир разлил по крынкам, несли пироги, сало, яблоки, курники, хлеб, варенья. Дед каким-то образом умудрился выделать медвежью шкуру, хотя я зуб даю, что невозможно за ночь это сделать. А ещё мешочек (точнее баул такой) с листами самосада.
Очень трогательно.
Долго махали нам, когда мы уезжали, мальчишки некоторое время бежали за БТРом, глотая пыль, потом отстали. Я до последнего смотрел назад, хотя Даша и сказала, что не выйдет меня провожать. Простились в доме. Ну, а вдруг передумает?
Когда посёлок скрылся за пригорком, развернулся по ходу. Рядом трясся Громозека, оккупировавший полубашню с пулемётом. За руль усадили Кадета – пусть оттачивает вождение.
Отряд НКВД появился сразу и вдруг. Тот же ЗиС стоял на обочине, бойцы кого-то трамбовали на другой обочине.
– К бою! – закричал я. Если НКВД кого-то трамбует – было нападение, значит.
Защёлкали затворы.
Бойцы осназа при нашем появлении (если они появились вдруг, значит, и мы для них так же вдруг) разлетелись в стороны, залегли, готовые встретить нас огнём.
– Стоп! – закричал лейтенант, вставая в полный рост в чреве БТРа, благо – крыши-то нет, поднимая руки над головой в знаке «стоп». – Свои!
А Громозека смотрел на бойцов в форме НКВД поверх тупорылого ствола крупнокалиберного пулемёта, готовый покрошить всех в фарш. Но из пыли поднялся избитый Брасень со связанными за спиной руками. И я всё понял.
– Не стрелять! – закричал я. – Я – майор Кузьмин. А это – мои люди. Кто старший? Доложить!
А получилось вот что. Мы, верхом на БТРе, растворились в воздухе, а эти двое – водила и Брасень – очутились в дорожной пыли. Вот эти двое и были повязаны, во избежание, так сказать, и допрошены. Во время допроса БТР и появился тем же макаром – появился, будто лампочку включили. А внутри – загорелые мужики в косоворотках. Что им думать? Напала банда местных и захватила бронетехнику?
Так что это только для нас прошло несколько дней. А для них – несколько минут.
Выслушав капитана, командира эскорт-группы осназа, я повернулся к своим:
– Ни слова. Для них прошло всего несколько минут. В дурдом нас всех запрут. И не дадут подвиг совершить. Я понятно объясняю?
– Понятно, командир.
