Будем думать.
– Ладно, давай. Пообщаемся.
Сфинкс мне махнул лапкой, Пяткин моргнул.
Ага, да и он не крепчает. Помрёт так, не дав выхода нам на своё высокотехнологичное наследие.
Так, надо поспать. Завтра – опять «арбайтен!».
Так и стали общаться. Я сидел на шконке Пяткина, молол языком на отвлечённые темы, о том, что Солнце – желтый карлик, а Земля лежит на трех китах – Глупости, Алчности, Порочности, а сфинкс мне заторможенно сигналил.
И ждал часа «Хэ».
Запуск игры
Видимо, коннектин пипл не прошёл незамеченным со стороны кураторов проекта.
Вот в одно холодное голодное утро нас, мушкетёров и ещё троих крепких мужиков, вытолкали из толпы гастарбайтеров. Всех остальных погнали на работы, а нас повели обратно в столовую. Налили пайку, которую мы мигом порубали (чё там есть? Жижу, что супом обзывается чаем посчитать западло и хлеб, спечённый из муки, перемешанной с соломенной крошкой и опилками?). После этого нас погнали в лазарет, где мы грузили неходячих в машины. Мясник-врач командовал, кого в какую машину.
Случайно (ага, верю, верю!) я и три моих мушкетёра оказались в одном кузове с Пяткиным. Так вот, совпало. Бывает! И совершенно случайно на нас хватило только одного предателя. С винтовкой. В тентованном кузове.
Поехали. Недалеко, правда, доехали. У того самого оврага, через который совершали побег наши буйные, колонна встала. Мы разгрузили две машины раненых, сложив их рядком на краю оврага. Некоторые заверещали, умолять стали.
– Прими судьбу достойно, – сказал я тому, который вцепился мне в остатки рукава, оторвав его. Блин!
А внизу – буйные. Воронки от мин, потроха. Овраг заминирован. С той стороны были пулемёты, с лагеря крыли миномёты. Захлопнувшаяся мышеловка. Задумчивый взгляд Апостола на меня.
Предатели-конвоиры прошли вдоль ряда раненых, стреляя им прямо в лица. Как-то отстранённо слышал скрежет своих же зубов.
Смотри, Витя, запоминай! Смотри и помни! Это даже не немцы. Это свои. Свои! Русские! Смотри и помни!
– Потом мы столкнули тела в овраг, на поругание птицам и собакам, – вздохнул я.
Даже теперь мне тяжело рассказывать об этом. Мои слушатели тоже не поднимают глаз от пола.
– Продолжай! – поперхнувшись, потребовал особист.
– Две освободившиеся машины пошли назад, к нам посадили двух пленных и ещё одного предателя. За нашим я считал – он выстрелил четыре раза, не перезарядил винтовку. У него была обычная, «мосинка». И только один патрон. Второго не успел отследить. А у меня в гипсе – гвоздь. Ржавый, кривой, но стопятидесятка!
– Гвоздь? – покачал головой особист.
– Ага. Так вот у них была поставлена служба. Нашёл гвоздь на работах, спрятал, и ни одна падла не удосужилась меня обыскать. Мир погубят раздолбаи. Вот. Потому я проволынил при посадке в кузов, оказался напротив этого тупого предателя.
– Почему тупого? – спросил летун.
– Умные Родину не предают. И оружие держат исправным и заряженным.
– Продолжай, – поморщился особист.
– Так, вот, сидел я напротив него, а меж мной и свободой – ещё один. Минут через пять езды стал изображать, что мне плохо. Глаза закатил, стонать стал, валиться из стороны в сторону.
Напротив меня – предатель. Сытая морда типичного деревенского дурачка. Тупые, свинячьи глазки, рыжие ресницы. Сальная кожа. Он добивал наших с явным удовольствием.
И сапоги. Комсоставские. Почти новые.
– И как служится немцам? – спросил я его. Апостол пихнул меня в бок. Знаю, что рано, но ненавижу!
– Нормально! Не хуже, чем красным!
– Что-то по тебе незаметно. Ходишь в своём.
– Ха! Скоро переведусь отсюда! Поеду краснопузых давить! – Довольная морда предателя, казалось, сейчас лопнет от полноты чувств, его переполняющих.
– Заткнись, дурень! – оборвал его второй конвоир, отодвинув винтовку ещё дальше от меня. – Ты с какой целью интересуешься?
Да, этот не дурачок.
– Да, вот, интересуюсь.
– К нам хочешь?
– Может быть. Одно только меня тревожит: что вы будете делать, когда наши вернутся?
И тут же удар локтём в лицо справа. От этого, что умный. Я ждал этого. Подставил лоб. В голове взорвалась граната. Блин, опять я забыл, что в черепке у меня гоголь-моголь. И трогать его не желательно.
В общем, поплыл я. Окружающая реальность стала медленно крутиться, как в иллюзионе. Тело Пяткина на носилках, взволнованные глаза Апостола, его усы, тент кузова, свинячья морда предателя плыли у меня перед глазами, меняясь местами, перемешиваясь с тёмными пятнами приближающегося обморока. Звуки стали гулкими, как в пустой бочке.
Нет! Нельзя уплывать! Нельзя прозевать минуту «Хэ»! Так, соберись, джедай! Тебе же знаком способ. Сосредоточиться на одной точке, одной из картинок калейдоскопа. Да, вот это в самый раз! Сфинкс, что замер в позе готовности к прыжку. Татуха встала в центр калейдоскопа, остальное – закрутилось вокруг наколки ещё быстрее.
Вспомнил вчерашний наш «разговор» с Пяткиным.
– Ты понимаешь меня?
Моргнул. Да, значит.
– Ты немцам очень интересен.
Моргнул.
– Почему не делаешь то, что нужно им?
Водит глазами из стороны в сторону.
– Это значит – нет?
Моргнул. Ха, общаемся!
– У тебя есть что-то, что им нужно?
Моргнул.
– Я так думаю – тебе устроят побег. И мне.
Моргнул.
– Чтобы ты с моей помощью вывел их на то, что им нужно.
Моргнул.
– Так! Ты догадался?
Мельтешит глазами. Нет.
– А, это не первая попытка?
Моргнул.
– Всё чудесатее и чудесатее. И почему не получилось?
Никаких действий. А, у нас же двоичная система. Да-нет.
– А ты их собираешься вообще-то вывести на то, что их интересует.
Моргает. Прикольно.
– Да? Уже интересно. А что же это? Если не секрет.
Он скосил глаза направо. А, сфинкс. С наколкой тоже «нашли взаимопонимание». Он мне больше не демонстрировал анимацию. Сразу изображал черно-белый диафильм. Да-да, такой вот я древний – помню такой медиаформат. Сфинкс мне показал какую-то семечку подсолнечника.
– Не понял, – признался я.
Картинка изменилась – из «семечки» вылез хвостик ростка, потом появился круг, рядом с ним поменьше, они оба пропорционально уменьшались в размерах слайд от слайда, потом появился ещё круг. Волосатый какой-то. А потом появился круг, опоясанный кольцом. И я, наконец, понял.
