X. Настоящая полемика принимается за книгу с такой же нежностью, с какой каннибал – за младенца.
XI. Восхищение искусством критику чуждо. Произведение искусства в его руках – это холодное оружие в борьбе умов.
XII. Искусство критика in nuce
[19]: чеканить заголовки, не выдавая идей. Заголовки ущербной критики разбазаривают мысль, отдавая дань моде.
XIII. Публика всегда должна знать, что она неправа, но всегда чувствовать, что критик – ее представитель.
Nr. 13
«Treize – j'eus un plaisir cruel de m'arrêter sur ce nombre».
«Le reploiement vierge du livre, encore, prête à un sacrifice dont saigna la tranche rouge des anciens tomes; l'introduction d'une arme, ou coupe-papier, pour établir la prise de possession».
I. Книги и девок можно брать с собой в постель.
II. Книги и девки искривляют время. Они владеют ночью, словно днем, и днем, словно ночью.
III. По книгам и девкам не скажешь, что им дороги мгновения. Но только ближе узнав их, замечаешь, как они спешат. Когда мы погружаемся в них, они считают минуты.
IV. Книги и девок с давних пор связывает несчастная любовь друг к другу.
V. Книги и девки – у каждой свой сорт мужчин, которые живут за их счет и достают их. У книг – критики.
VI. Книги и девки в публичных домах – для студентов.
VII. Книги и девки – редко тот, кто ими владел, видит их конец. Они обычно исчезают, прежде чем пройти.
VIII. Книги и девки – их словоохотливость и вранье под стать тому, во что они превратились. На самом деле часто они и сами этого не замечают. Годами можешь заниматься всем «по любви», и однажды стоишь как тело с хорошей комплекцией на панели, над которой раньше просто парила «из любопытства».
IX. Книги и девки любят поворачиваться спинкой, выставляя себя.
X. Книги и девки в обилии плодят молодняк.
XI. Книги и девки – «В старости святоша, в юности шлюха». Много ли книг, по которым сегодня должна учиться молодежь, не пользовалось до этого дурной славой?
XII. Книги и девки выносят сор из избы.
XIII. Книги и девки – примечания у одних, что у других торчащие из чулка купюры.
Оружие и амуниция
Я приехал в Ригу, чтобы навестить подругу
[22]. Ее дом, город, язык были мне незнакомы. Меня никто не ждал, я ни с кем не был знаком. Два часа бродил в одиночестве по улицам. Такими я их больше никогда не видел. Изо всех дверей вырывалось пламя, каждый камень высекал искры, и каждый трамвай казался пожарной машиной. Ведь она могла выйти за дверь, появиться из-за угла или сидеть в трамвае. Но из нас двоих первым увидеть другого должен был я, любой ценой. Ведь если бы она заложила фитиль, бросив на меня взгляд, – я бы взлетел на воздух, словно склад с боеприпасами.
Первая помощь
Чрезвычайно запутанный квартал, сеть улиц, которую я годами избегал, вдруг разом предстал передо мной в совершенно ясном свете, когда однажды туда переехал любимый человек. Это было так, будто в его окне поставили прожектор, рассекающий окрестность пучками света.
Внутреннее убранство
Трактат – это арабская форма. Его внешность не выделяется и не бросается в глаза, как фасад арабских построек, устроение которых становится заметно лишь во дворе. Так и упорядоченное строение трактата, неразличимое извне, открывается лишь изнутри. Если он состоит из глав, то они обозначены не словами, а цифрами. Поверхность размышлений в нем не оживляется иллюстрациями, она, скорее, покрыта сплетениями орнамента, который обвивает ее целиком, не прерываясь. В орнаментальной плотности такого изложения различие между тематическими рассуждениями и экскурсами стирается.
Бумага и канцелярские товары
КАРТА ФАРУС.
[23] – Я знаю одну задумчивую особу. Там, где я привычно обнаруживаю имена своих поставщиков, место хранения документов, адреса моих друзей и знакомых, час свидания, у нее поселяются политические термины, партийные девизы, исповедальные формулы и приказы. Она живет в городе лозунгов и обитает в квартале верных клятве и побратавшихся вокабул, где каждый переулочек исповедует свой цвет, а на каждое слово эхом отзывается боевой клич.
НАБОР ЖЕЛАНИЙ.
[24] – «И тростник творит добро – с ним весь мир прелестней. – Ты, тростник, мое перо, – Подари нас песней!»
[25] – этот текст идет вслед за «Блаженным томлением», словно жемчужина, выпавшая из открытой раковины.
КАРМАННЫЙ КАЛЕНДАРЬ. – Мало что так характерно для северянина, как то, что, полюбив, он должен прежде всего и любой ценой побыть наедине с собой, самому вначале осмыслить свое чувство, насладиться им, а уж потом идти к женщине и открыться ей.
ПРЕСС-ПАПЬЕ. – Площадь согласия: обелиск. То, что было там захоронено четыре тысячи лет назад, стоит теперь в центре величайшей из всех площадей. Если бы это ему предрекли – какой был бы триумф для фараона! В центре первого царства западной культуры будет стоять памятник его господства. Но как в действительности выглядит эта слава? Никто из десятков тысяч, проходящих мимо, не останавливается; никто из тех десятков тысяч, кто останавливается, не может прочесть надпись. Вот так всякая слава выполняет обещанное, и ни один оракул не сравнится с нею в лукавстве. Ибо бессмертный подобен этому обелиску – он управляет духовным движением, окруженный его шумом, и никому нет пользы от захороненной в нем надписи.
