– Прошу вас, поспешим! – подхлестнул он меня с отдаления возгласом.
Перед тем как поспешить, с подставки для зонтов я не забыл прихватить толстую березовую палку. Она неизменно сопровождала меня во время прогулок; мне же нравилось ощущать ладонью шершавость коры, а сейчас ее вес придавал мне уверенности. Я направился за путеводным светом Уэбстера и, остановившись на гребне дюны, поглядел вниз на песчаный берег. Там, где на берег накатывали волны, лежал какой-то черный сверток размером со спеленатого младенца. Получается, я зря усомнился в Уэбстере и там действительно лежит какой-то пострадавший? Отбросив свои страхи, я ступил на ведущую к морю дорожку. Песок под ногами был мягок и податлив, и ступни неприятно увязали в нем примерно на дюйм. Я пошел. Впереди Уэбстер нетерпеливо подзывал меня подойти ближе, хотя сверток у него в ногах не шевелился, даже когда я опустился рядом на колено и осторожно ткнул сверток палкой. Медленно, дрожащими руками я развернул мокрую черную ткань, открывая его содержимое.
Взгляду открылись клочковатая шерсть, черный нос и длинный розовый язык. Это была собака, дохлая собака. Я поднял голову. Фонарь Уэбстера за это время успел отдалиться; этот человек как будто спешил уйти, оставляя меня на берегу одного.
– Мистер Уэбстер! – окликнул я. – Мистер Уэбстер, что все это значит?
Я собирался встать, но тут мне на секунду как будто обожгло лицо. Я потер это место и увидел на пальцах корочку черного песка. Всюду вокруг меня смещались, двигались, вихрились песчинки. Поднимались и опадали формы, образуя колонны, которые миг держали форму и тут же рассыпались в темные облака, сеясь обратно на берег. Их очертания до странности напоминали людей, только были как-то странно уродливы и горбаты, а черты их спрятаны под толстыми складками волос. Мне показалось, что из их голов ветвятся рога – искривленные изогнутые выросты, словно обвивающие череп с дальнейшим изгибом чуть ли не до шеи. Послышалось перешептывание, и я понял, что на протяжении прошлых ночей мне слышался не голос, а движение песков – шум отдельных молекул, что терлись друг о друга, сливаясь в странные конфигурации с тем, чтобы недолгим своим союзом воссоздать на считаные секунды какие-то древние забытые образы.
Уэбстер теперь бежал к спасительному прикрытию дюн и твердокаменной плиты, покоящейся на выступе мыса; поднятый фонарь он держал перед собой, чтобы не запнуться о выброшенные прибоем водоросли или случайную корягу. Я понесся следом, досадно увязая в песке, обретшем вязкость губки. У себя за спиной я ощущал какую-то растушую исполинскую форму, а затем глаза мои и рот начал забивать песок, словно вокруг моего лица стали вдруг смыкаться пальцы. Я отчаянно плевался и отирал лицо рукавом, но не оглядывался и не прекращал бежать.
Уэбстер впереди постепенно выбивался из сил. Мало-помалу я его настигал, но до дюн это произойти все равно не могло. Когда расстояние между нами сократилось еще на пять-шесть футов, я изо всех своих сил метнул в него березовую палку. Удар пришелся ему по затылку и получился крепким: Уэбстер тяжело и нелепо опрокинулся, фонарь выпал у него из рук, а пролившееся наружу масло вспыхнуло на песке. В этом внезапном взблеске огнистого света я увидел, как остекленело расширились его глаза; однако смотрел он не на меня, а на то, что за мной. Он попытался подняться, но я, перескакивая, ударил его вскользь ногой, и он снова распластался. Уже близок был крутой скат дюны, ноги мои скользили по более легкому и плотному песку. Ухватившись за пучок песчаного тростника, я по инерции вздернул себя наверх и уже оттуда глянул вниз на черные пески.
– Тебе не уйти, – сквозь одышку выдавил снизу Уэбстер. – Это старые боги, боги подлинные.
Встав, он нервными движениями отряхивал песок с одежды. Приближение тех форм он встречал настороженно, но не боязливо.
– Пади им в объятия, – призвал он хрипло. – Такова твоя участь.
– Нет! – выкрикнул я. – Эта участь не моя, равно как и боги.
Из кармана я выдернул свою скомканную столу и показал ему.
– Проверьте-ка свои карманы, мистер Уэбстер. Думаю, вы обнаружите небольшую пропажу.
Он все понял, это стало ясно по его лицу. Он стоял, окруженный пятью или шестью столпообразными смерчами из песка. Видно было, как он пытается прорваться, но неистовость их движения нарастала, ослепляя его и оттягивая назад. И тут они внезапно сгинули, и все стихло. Худой силуэт Уэбстера, обвиснув подобно тряпичной кукле, стоял один-одинешенек в гаснущем свете пролитого фонарного масла. Всякое движение на берегу прекратилось. Уэбстер неуверенно поднял голову в мою сторону и протянул руку наверх. Я в ответ машинально тоже вытянул руку, вниз. Не важно, что он замысливал со мною сделать, я не мог оставить его в опасности.
Наши пальцы почти уже соприкоснулись, когда возле ног Уэбстера обозначилась какая-то форма. Я увидел, как кверху вздымается некий овал с двумя дырами посредине, напоминающими пустые глазницы. Между ними уродливо вытягивалась перепонка носа, окруженная по сторонам неровными угловатыми скулами. И тут вокруг ступней Уэбстера разверзся зев: я разглядел губы и мелькнувшее подобие языка, все это из черного, беспримесного песка. Уэбстер поглядел вниз и зашелся последним воплем, в то время как зев начал втягивать его в себя. Уэбстер лупил кулаками, цеплялся пальцами, судорожно пытаясь как-то замедлить свое сползание, но вот он ушел уже по грудь, затем по шею. Рот вновь раскрылся, но уже беззвучно – его заполнили сонмы песчинок, – и голова скрылась под песком.
А вслед за этим распалось и лицо, оставив лишь мелкую впадину там, где отверстая дыра поглотила человеческую жизнь.
***
Не бывает спасения без жертвы. Сам Господь послал в мир своего единственного сына, чтобы доказать правдивость этой максимы. Но есть и такие, кто постиг ее на свой лад. Археологические раскопки на месте того каменного алтаря явили взору множество костей, предшествовавших рождению Христа и до возникновения той деревни, – подношение странным божествам, которым поклонялись здешние жители.
Церковь в Черных Песках снова стоит в запустении, а у деревни теперь новый голова. В 1941 году на тот берег упала немецкая бомба, но почему-то не взорвалась. Вместо этого она утонула в песке, а извлечь ее обратно так и не получилось. Напрашивается вывод: если в тех песках утонула авиабомба, то почему там не может сгинуть человек? И тогда тот кусок побережья обнесли колючей проволокой и поставили знаки «вход воспрещен».
Уэбстер ошибался: старые боги забываются не так уж легко. Иногда на том пустынном отрезке берега задувает безлюдный ветер, и тогда над песком там взвиваются причудливые косматые фантазмы, удерживая форму на считаные секунды, прежде чем развеяться и пасть наземь безымянными кучками. Пройдут, возможно, годы, а то и десятилетия, но процесс завершится, и они все-таки добьются своего.
Ибо медленно, но верно они съедают те запретные знаки.
Клоунами не становятся
В городишки на севере цирк заезжает редко. Уж слишком они разбросаны, а народец в них слишком бедный, чтобы оправдать расходы на перевозку животных, реквизита и работу циркачей в номерах. Стоит ли ради этого вставать становищем у заброшенных дорог и неделю выступать перед полупустыми рядами? Отражения ярких цирковых фургончиков в грязноватых зеркалах придорожных луж смотрятся как минимум неуместно, и даже купол циркового шатра отчасти словно сдувается, лишаясь своей бравурной притягательности на фоне оловянно-тяжелых туч и нескончаемого мелкого дождика.
