По дороге в Двумильное Озеро я размышлял о Рэе. Был он явно не ангел и за свои делишки не раз получал, причем не без оснований. Но при всех своих гнусных наклонностях он не заслуживал смертной кары. А потому странно и удивительно, что кто-то мог поднять на него руку. Спрашивается, кто? Мне вспомнился Коллектор, горбато выгнувшийся в помаргивающем свете позади бара. Он что, под слоем своего тряпья вместе с ножом носил еще и ствол?
В принципе, Дженсен мог заблуждаться и насчет женки Рэя, но это вряд ли. Женщина, только что убившая своего мужа или причастная к его убийству, не стала бы брать к сердцу травму, нанесенную ему когда-то посторонним человеком. Напоминая мне о моем давнем столкновении с ее мужем, что увенчалось для него сломанным носом, она была искренне уязвлена и стояла за него горой. Может статься, она передо мной просто рисовалась, но тогда спрашивается, в чем ее корысть? Ее как таковой не было.
Насчет смерти Рэя Сабо было известно лишь то, что по хронологии она примерно совпадала с появлением той фотографии в почтовом ящике дома Грэйди и что кто-то повторно наведывался в квартиру Сабо вслед за тем, как в ней побывал я – то ли для возобновления поиска чего-то не найденного в первый раз, то ли для подстраховки, чтобы там не осталось каких-нибудь улик. Навскидку можно предположить, что копы по прибытии застали квартиру безукоризненно прибранной, а коробки, которые я видел разбросанными, все теперь составлены на места.
Если все эти эпизоды меж собой увязаны, то есть вариант, что одна из вылазок Рэя в Двумильное Озеро совпала с появлением лица, сунувшего в ящик ту самую фотографию. Оно же убило и Рэя, чтобы тот, чего доброго, не рассказал кому-нибудь об увиденном. Если это так, то Мэтисон в своем беспокойстве прав изначально. Шутники не жахают людей из двадцать второго «магнума», поскольку дырки в черепе осложняют смех над подобными шутками. Мужчина (а сомнений в том, что это лицо именно мужского пола, нет), поместивший фото неизвестной девочки в почтовый ящик дома Грэйди, в своих деяниях абсолютно серьезен.
Настало время снова поговорить с шерифом Грассом. Однако на звонок мне сказали, что его нет на месте. Тогда я оставил сообщение, но он мне не перезвонил.
VIII
К десятому дню наблюдение начало сказываться на мне не лучшим образом. В отличие от Ангела с Луисом, я не мог разорваться и делить свое дежурство с кем-нибудь еще, и мои биоритмы пришли в полное расстройство. По возвращении домой к Рэйчел я хотя и спал или ухватывал пару часов на диван-кровати, когда на смену прибывали Ангел с Луисом, ум у меня временами все равно плыл. Цвета начинали казаться излишне яркими, а звуки приглушенными или, наоборот, излишне отчетливыми. Иногда я даже затруднялся сказать, сплю я или бодрствую. Раз или два я разговаривал с Мэтисоном и сообщал, что то, чем мы занимаемся, в конце концов обречено на неудачу. Заручившись согласием Ангела и Луиса, я дал Мэтисону согласие осуществлять наблюдение еще неделю, хотя все это казалось делом безнадежным. Я уже подумывал заручиться обещанной подмогой Клема Раддока, тем более что у Рэйчел вот-вот должны были начаться роды, а я при этом хотел быть с нею рядом. Все это время я беспокоился в основном о ней. Сотовый, хотя и с приглушенным рингтоном, был при мне безотлучно даже во время сна.
***
На десятую ночь среди деревьев возле дома Грэйди я заметил фигуру.
Никакого приближения машины я не слышал или же в своем растрепанном состоянии просто не слышал, как она подъехала. Я встал и прошел через дом, приостановившись вынуть пистолет из кобуры, висящей на спинке незаправленной диван-кровати. Ощущать в руке оружие было одновременно и странно, и знакомо; признаться, я уже несколько месяцев не держал пистолет хотя бы с маломальским намерением использовать его по назначению. Наконец, я сделал звонок Ангелу с Луисом. Если у меня глюки от нервов, максимум, что они сделают, это немножко на меня покричат.
Я открыл переднюю дверь, выскользнул наружу и бесшумно прикрыл ее за собой – осторожно, чтобы ею не стукнул ветер, насторожив моим приближением то присутствие в лесу. Я тронулся вниз по склону, держась линии деревьев, пока ноздри не ощутили запах подгнивших досок и призрачный запашок гари, витавший над тем местом. Я двинулся в обход деревьев, рассчитывая выйти на нарушителя сзади, но когда вышел на пятачок, где он стоял, его там уже не было, а был лишь затоптанный окурок на том месте, где, я был уверен, недавно стоял Коллектор.
Я отступил к линии леса, укрывшись за деревом, и оттуда оглядел участок. Признаков движения там не наблюдалось. Нервозности во мне от этого не убавилось. Немного подождав, я тронулся к дому Грэйди, к стене которого припал спиной. Оттуда я проверил оба угла, после чего приблизился к окну гостиной в передней части дома, справа от двери. Мне вспомнилась фигура в зеркале, ухваченная вспышкой Рэя Сабо, но, приникнув лицом к трещине в подоконнике, из-за темноты внутри я ничего не разглядел.
Я отошел на несколько шагов и нацелил луч фонарика на стальную дверь, преграждающую вход в дом. Подвесной замок на ней отсутствовал. Я подошел ближе и попробовал потянуть ее на себя. Она не без труда, с протяжным пением подалась и отворилась. Та дверь, что за ней, была уже приоткрыта. Я открыл ее шире и сделал шаг назад, не зная, чего ожидать, но внутри стояла тишина. Пару секунд подискутировав с собой, правильно ли я выбрал профессию, я ступил внутрь.
Здесь запах тлена ощущался явственней, а с ним и химическая вонь обойных смесей. С той поры как я был здесь последний раз, от стены прихожей успел отстать большой кус обоев и свисал под углом, как закладка из страницы, обнажая под собой влажноватую штукатурку. Дрожащий сероватый эллипс фонарика высвечивал фрагменты каких-то букв и рисунков. Я потянул за висящий лоскут.
Стену покрывали письмена и символы, совершенно мне неизвестные. Возможно, это была латынь, но буквы такие линялые, что сказать наверняка невозможно. Я оторвал от стены еще один лоскут, и из-под него тоже проглянули письмена, на сей раз украшенные кругами и пентаграммами. Во всем этом наличествовал определенный смысл, только непонятно какой. Запахи дома, вероятно, усиленные этим моим отдиранием обоев, вызывали во мне болезненность. Я прижал к лицу носовой платок и мелко дышал ртом, подступая к помещению столовой. Дверь в нее я открыл ногой. Створчатые двери меж двумя комнатами были гостеприимно распахнуты, словно в ожидании званого вечера, которому теперь уж никогда не бывать. Пусто таращились зеркала на пыльные полы и рваные драпировки. В принципе они должны были отражать, что видел я, но нет. Вместо этого в их мутноватой глубине виднелись розовеющие канделябры и дорогие, ручной работы гобелены. Рваные драпировки сделались пышными, с игрою складок портьерами. Полы устилали толстые ковры, а обеденный стол был сервирован на две персоны.
Я чувствовал, как мои подошвы шаркают по голым половицам. В этой комнате не было ничего кроме пыли, плесени и сохлых трупиков насекомых, однако в зеркале дом представал таким, каким он мог когда-то быть. Через разомкнутые дверные створки я прошел в гостиную, и здесь моему взгляду открылся гарнитур из пухлых диванов и резных стульев. Вдоль стен тянулись шкафы с книгами; все это отражалось в потаенной глубине зеркал.
