Через две недели после появления указанной заметки в «Возрождении» состоялось собрание офицеров Марковского полка, на котором присутствовал генерал Миллер, призвавший не верить «темным силам», стремящимся внести раздор в отношения руководителей РОВСа, и предложил осудить провокатора, чернящего генерала Скоблина. Большинство собравшихся согласились с ним и сочли к тому же, что это дело рук генерала Деникина, надеющегося захватить руководство РОВСом. Один из офицеров предложил даже собрать группу офицеров-марковцев и избить Федосеенко, работавшего ночным таксистом и дежурившего обычно на пляс Пигаль, где собирались проститутки. Скоблину было выражено доверие и на собрании командиров и групп 1-го Армейского корпуса.
Позицию поддержки генерала Скоблина в сложившейся ситуации занял «Вестник Общества Галлиполийцев» (членом которого был этот генерал) и опубликовал несколько статей в его защиту, именуя его обвинителей провокаторами
.
К расследованию по делу, всколыхнувшему и взбудоражившему эмигрантский Париж, подключился В.Л. Бурцев. К нему обратилась редакция журнала «7 дней» с просьбой написать об этой истории. Он встретился и беседовал с капитаном Федосеенко, а потом с корнетом Половцовым, расследовавшим это дело. О ходе расследования Бурцева чекистов информировал источник «Аллигатор». Л.М. Млечин в одной из своих книг писал, что под этим псевдонимом скрывался генерал Дьяконов
. Но в опубликованных им материалах следственных дел советских разведчиков, которые были арестованы в СССР в 1938 году, в их показаниях указывалось на то, что чекистский источник «Аллигатор» присутствовал на встречах Дьяконова с Бурцевым, и признавалось также, что «мы имели возле Бурцева источник по кличке “Аллигатор”»
, т.е. это был кто-то из сотрудников или близких Бурцеву людей.
В сообщении «Аллигатора» говорилось, что в связи с развернувшимся скандалом 17 февраля 1935 года к В.Л. Бурцеву «для совершенно секретного разговора» явился генерал Дьяконов. Он хотел выяснить, что Бурцев имеет против Скоблина. Вероятно, этот его визит был согласован и санкционирован его парижским куратором по линии советской разведки, а может быть и Москвой. Так или иначе, но чекисты, судя по всему, получали информацию о происходящем из нескольких источников и могли ее сопоставить.
Бурцев пересказал Дьяконову содержание его беседы с корнетом Половцовым (именуемом в сообщении Половцевым), который, как уже упоминалось, вел расследование дела Скоблина и Федосеенко и являлся доверенным лицом генерала Эрдели. В ходе откровенной беседы с Бурцевым Половцов сообщил ему, что Эрдели смотрит на него как на союзника и рассчитывает на его поддержку своих требований относительно полного расследования дела Скоблина. Бурцев, в свою очередь, предупредил Половцова, что он дело Скоблина так не оставит.
Бурцев коснулся в беседе с Дьяконовым (в присутствии «Аллигатора») и полковника Магденко, заметив, что он арестовывался немецкими властями и сидел в тюрьме, но затем был освобожден и в настоящее время находится в Германии. Бурцев сообщил, что связался со своим другом, проживавшим там и состоявшим в связи с гитлеровскими правящими кругами, с просьбой, чтобы власти подробно допросили Магденко о всей истории с Федосеенко и выяснили, кто именно был представителем большевиков, работавшим с Магденко.
В ходе этой беседы выяснилось также, что Бурцев считал виновниками произошедшего прежде всего генералов Миллера и Шатилова, которые провоцировали своих подчиненных на ведение двойной игры с большевиками. Бурцев заявил, что считает подобную игру с агентами ГПУ недопустимой и преступной. Он рассказал также, что встретился с Федосеенко и выслушал его рассказ о случившемся, его версию событий.
В ходе разговора Дьяконова с Бурцевым выяснилось также, что указанный журналист считал главным действующим лицом всей этой истории Плевицкую. По его сведениям, она еще в годы Гражданской войны пела у красных и попала в плен. В Константинополе во время перехода генерала Слащёва в СССР она уговаривала якобы Скоблина поступить так же, ибо она, как народная певица, могла хорошо устроиться там и продвинуть его, но тот не согласился. Он вспоминал и американскую поездку певицы, утверждая, что лица, организовывавшие ее, убедившись в том, что в деле участвуют большевики, порвали с ней. Они же предупреждали Бурцева о подозрениях в отношении Плевицкой, но он не счел возможным выступить тогда за неимением достаточных данных. Журналист предполагал, что если обвинения в отношении Скоблина правильны, то в налаживании его связей с большевиками именно Плевицкая сыграла главную роль. Бурцев особо оговаривался, что, может быть, сам Скоблин ни при чем, но Плевицкая «вследствие своей близости к мужу знала о всех делах и могла сама все передавать большевикам».
По сведениям Бурцева, до похищения Кутепова Скоблин с женой вели скромный образ жизни и даже бедствовали, а потом у них вдруг появились крупные средства, и они стали жить на широкую ногу. Поэтому чекистский источник считал, что все теперь зависит от разговора Скоблина с Бурцевым, и он должен снять все его вопросы, в том числе касающиеся материального положения и источника доходов. Если же Скоблин откажется от встречи или не даст требуемых объяснений, то у Бурцева будут развязаны руки, и он выступит в печати с обвинениями Скоблина. При этом мог всплыть и вопрос об участии Скоблина и Плевицкой в деле Кутепова
.
Тема материального благополучия Скоблина и источников его денежных поступлений получила в это время обсуждение в РОВСе, а Третьяков записал беседу на эту тему, состоявшуюся у генерала Миллера. Поэтому из Москвы была дана директива о подготовке Скоблина к объяснению по вопросу о его материальном положении и источнике доходов и предложено «войти в рамки обычного бюджета с таким расчетом, чтобы получаемое от нас жалование не проявлялось для посторонних». Спустя годы, после ареста и в ходе объяснений со следователем в Москве советский разведчик «Андрей» давал подробные показания по этому вопросу, указывая, что Скоблин очень аккуратен, у него все было подсчитано, и расчеты сведены чуть ли не с 1922 года. Чтобы показать генералу Миллеру, с какими деньгами Плевицкая возвращается из концертного турне, к тем деньгам, которые Скоблин привез с собой, были куплены еще 100 тысяч лей (8 тысяч франков). Сотрудники ИНО также предложили Центру «купить минимум на 25 тысяч франков ценных бумаг, скажем, французскую ренту, и положить в сейф Скоблина». В ответ на обвинения следователя о трате народных денег обвиняемый разведчик заявил: «Ценный агент стоит денег, это всем известно. Что касается моих трат, то подробный отчет имеется в ИНО, там обоснован расход каждого франка». «Разведка — дорогостоящее для государства занятие, но без нее обходиться невозможно», — подчеркнул он
.
Советская разведка с озабоченностью и тревогой наблюдала за развитием скандала и обвинениями в адрес Скоблина, опасаясь его провала. Сразу же после появления статьи в газете «Возрождение» из Парижа от «Андрея» в Центр на имя «Константина» (под этим псевдонимом скрывался начальник ИНО А.А. Слуцкий) ушло экстренное сообщение, свидетельствующее о том, что эта история с обвинениями Федосеенко в адрес Скоблина уже давно была в поле зрения чекистов. «Мои многочисленные и настойчивые просьбы, с которыми обращаюсь к вам в течение двух лет, подвергнуть формальному расследованию данные о том, что “Фермер” был выдан врагу сотрудником нашего органа, остаются без внимания, — говорилось в сообщении. — Считаю необходимым твердо знать, при каких обстоятельствах в свое время разгласили государственную тайну, настаиваю на привлечении виновных к ответственности. Прошу сообщить решение»
.
[36]
