В ходе следствия и суда активно фигурировал капитан Федосеенко, который пытался выступать с разоблачениями Скоблина еще несколько лет назад (о чем уже шла речь выше), но голосу которого тогда не вняли. Обращаясь к жене генерала Миллера, он заявил, что председатель РОВСа совершил большую ошибку, не поверив ему, и это стоило ему жизни. Нужны были три преступления: похищение генерала Кутепова, убийство президента Франции Думера и похищение генерала Миллера, чтобы он мог выступать публично перед французским судом, заявил Федосеенко. Он утверждал, что причина похищения Миллера кроется в том, что большевики хотели поставить во главе РОВСа генерала Скоблина. В участии Плевицкой в похищении Миллера он не сомневался, так как считал ее «генералом» в их семье
.
Свидетелем в суде выступил В.Л. Бурцев, заявивший, что он давно подозревал Скоблина и убежден, что Плевицкая была пособницей мужа. Свидетелем выступал и бывший советский дипломат Г.З. Беседовский, рассказавший, что во время его работы в советском посольстве в Париже руководитель ГПУ в нем Янович говорил ему, что главный осведомитель чекистов — генерал, женатый на певице. Этому определению подходил только генерал Скоблин.
Представлявший интересы истца Рибе вслед за рядом выступавших в суде свидетелей утверждал, что Скоблин и Плевицкая с 1927 года были советскими агентами. Бурцев, опираясь на материалы собственного расследования, доказывал, что именно Плевицкая в 1927 году свела Скоблина с большевиками (а вообще подобные попытки она предпринимала, по его утверждению, с 1920 года), и тот стал их агентом
.
Выступивший свидетелем в суде генерал П.Н. Шатилов заявил, что Скоблин «носил смуту в РОВС, восстанавливал одних его деятелей против других. Он критиковал генерала Миллера и натравливал против него других. Плевицкая, по его утверждению, была в курсе работы мужа. Кроме того, Шатилов заявил, что каждый день встречал Плевицкую у Кутеповой после похищения ее мужа в 1930 году. Генерал выразил уверенность, что Скоблин и Плевицкая были «агентами ГПУ».
На суде со стороны защиты выступал прибывший из франкистской Испании капитан П.П. Савин, член «Внутренней линии», в прошлом сотрудник Скоблина. По его версии, председателя РОВСа похитил агент республиканского правительства Испании маркиз Мендес-де-Севилья, с которым Миллер якобы обычно встречался в 12 часов 15 минут дня. Савин добавил также, что он не узнал записку Миллера, хотя графологическая экспертиза и утверждала, что она написана его рукой. Показания Савина на суде вызвали последующее обвинение в его адрес со стороны Бурцева, назвавшего его в своей книге агентом большевиков и провокатором
[53]. Добавим, что впоследствии Савин на основе хранившихся у него материалов «Внутренней линии» капитана Закржевского написал брошюру «Гибель генерала Миллера», изданную в 1939 году тиражом в 100 экземпляров. В ней он обвинял в похищении Миллера генерала Шатилова и обелял Скоблина как жертву последнего.
Свидетелем в суде выступал и генерал Кусонский. Его положение было весьма двусмысленным, во-первых, из-за поздно вскрытой записки Миллера, а во-вторых, в связи с исчезновением генерала Скоблина, ибо возникал вопрос, не намеренно ли он задержал при выходе из управления РОВСа вице-адмирала Кедрова и не для того ли, чтобы дать бежать обвиняемому. В суде ему было предъявлено обвинение в этих двух тяжелых ошибках.
Интересно в связи с этим письмо, направленное самим Кусонским в Софию генералу Абрамову 18 декабря 1938 года, в котором он излагал свои впечатления о суде над Плевицкой. «Большинство готово было меня потопить за допущенную ошибку — позднее вскрытие записки Е.К.М. (генерала Миллера. — В.Г.), — писал генерал. — Ты прав — это — единственная моя вина». «Так как я видел, что массе нужен был какой-то виновник из оставшихся на свободе, то я сознательно взял на себя эту роль и признал себя ответственным, как в показаниях французскому следствию, комиссии Эрдели, так и на суде», — указывалось в письме Кусонского. Генерал добавлял, что позиция вице-адмирала Кедрова была выигрышней, особенно когда примерно через 5–6 дней после похищения тот стал показывать, что именно он (Кусонский) его задержал при бегстве Скоблина. До этого Кедров, по утверждению автора письма, таких показаний не давал, но позже стремился именно таким образом отвести от себя обвинения вместо того, чтобы сказать: «Мы с Кусонским задержались на минуточку». Подобные действия Кедрова (и подхватившего его слова адвоката Плевицкой Филоненко) генерал именовал «недостаточно благородным поступком».
Кусонский писал далее, что на другой день после дачи показаний он был освобожден судом и вернулся в Брюссель. До этого, по его словам, он «три дня сидел вместе со всякой сволочью» — Беседовским, Колтыниным-Любским, Федосеенко и пр. Филоненко, по утверждению Кусонского, совершил две ошибки: 1) пригласил защитником Шваба, оказавшегося подголоском «Юманите»; 2) вместо признания шаткости фактов, на которых построено обвинение, стал клеветать, и прежде всего против него (Кусонского), стал нести околесицу. В заключение письма Кусонский просил К.А. Фосса сообщить все сведения о вышеупомянутом Савине, который был в Испании, видел всех наших офицеров и выступал свидетелем защиты
.
В ходе следствия и суда было подтверждено мнение, бытовавшее в эмигрантской среде в предшествующие годы, что Скоблин и Плевицкая жили явно не по средствам. Эксперты подсчитали, что их расходы составляли около 110 тысяч франков в год, и значительная часть их покрывалась из других источников. Под этим подразумевались прежде всего средства, получаемые от советской разведки. Финансовыми делами семьи ведал Скоблин, который выдавал деньги на расходы Плевицкой.
Защитник Плевицкой М.М. Филоненко, выступая в суде, утверждал, что преступление было совершено Советами, но в связи с испанскими делами, а Скоблин был испанским агентом. Филоненко пытался доказать непричастность его подзащитной к похищению генерала Миллера.
В ходе суда над Плевицкой не раз возникала тема похищения генерала Кутепова. Например, член суда Вильм предъявил ей обвинение в причастии к его похищению, а также назвал ее злым гением Скоблина. На суде было оглашено письмо жены генерала Кутепова Л.Д. Кутеповой, текст которого публикуется в приложениях к книге.
Прокурор Флаш обвинил Плевицкую в сообщничестве мужу, генералу Скоблину, в похищении генерала Миллера и потребовал для нее бессрочной каторги. В своем последнем слове на суде 14 декабря 1938 года Плевицкая заявила: «Я — сирота. Нет у меня свидетелей. Только Бог, он знает. А я никогда в жизни своей не сделала зла никому. Кроме любви моей к мужу нет у меня ничего; пусть меня за это судят…»
.
В этот же день суд присяжных вынес свой приговор. Одиннадцатью голосами против одного он признал Н.В. Плевицкую виновной по всем статьям обвинения. После этого предстояло определить меру наказания. И здесь был выбор между 5 годами строго заключения (минимум) и 20 годами каторги. Прокурор Флаш требовал максимальной меры наказания, заявив: «Приговор должен быть примерным. Пусть те, кто послал эту женщину творить злодеяние на нашей земле, знают, что рука французского правосудия умеет карать беспощадно».
