В связи с этим любопытны размышления Миллера о положении в эмиграции в контексте дум и настроений ее разных возрастных групп. Старшие, свыше 60 лет, доживали, по его словам, свой век, большей частью в нищете, ни на кого не надеясь, ждали смерти. Среднее поколение (31–60 лет) покинули Россию уже взрослыми, сознательно, не видя возможности оставаться там под властью коммунистического режима. Они (за малым исключением) жнут перемен в России, чтобы вернуться. Но возможность перемены строя насильственным путем, посредством народного восстания, добавлял Миллер, до последнего времени совершенно отбрасывалась. Третья группа — молодые (15–35 лет), которые выросли и учились в эмиграции, испытали нужду и лишения. Эта молодая часть готова ждать, если есть твердая уверенность, что положение в СССР ухудшается, недовольство населения растет, и перемены произойдут в ближайшие годы. Иначе, сохранив о России только элементарные детские представления, продолжал генерал, они перестанут ждать, сделаются французами, югославами, болгарами, даже немцами, чтобы хотя бы на вторую часть своей жизни обрести себе право и возможность человеческого существования, возможность иметь семью. Четвертая группа — это дети до 15 лет, которые России не видели, и, если поступают во французские школы (а это большинство), то часто говорят свободно только по--французски, так как родителей, говорящих только по-русски, они видят час-полтора вечером, за ужином, перед сном. Если эти семьи в скором времени не вернутся в Россию, их участь предрешена, они станут иностранцами.
Вопрос, который стоит перед русской эмиграцией, резюмировал Миллер, когда в СССР можно ожидать перемены режима и создания других условий жизни. В 1932–1933 годах, продолжал он, все больше укреплялась уверенность, что положение в СССР для населения ухудшается, и неудовольствие его растет: неудовлетворение потребностей городского и сельского населения, насаждение колхозов и раскулачивание наиболее работающих и крепких крестьян, непорядки во всех областях народного хозяйства, начиная с железных дорог и кончая школами и образованием. В дальнейшем это могло привести к народному взрыву.
Но с конца 1936 года, заметил председатель РОВСа, произошел сдвиг во взглядах эмиграции, и это объяснялось двумя совершенно неожиданными фактами. Во-первых, произошло дарование Конституции, если, конечно, выяснится, добавлял Миллер, что эта Конституция — не фикция, а действительно обеспечивает народным массам, т.е. каждому гражданину СССР, право и возможность выявить через своего представителя свой голос и свои пожелания и дает защиту от всякого произвола со стороны властей. Во-вторых, это окончательное и решительное удаление ненавистных имен Троцкого, Зиновьева, Радека и многих других, что указывает на желание власти привлечь к руководству работой во всех областях новые силы, честные и рожденные не в угаре революции, а в период строительства на благо народа.
Размышляя о судьбе и будущем России/СССР, генерал Миллер указывал в своих показаниях, что согласен с мнением ближайших своих сотрудников, «не выскочивших случайно демагогов, а людей с большим жизненным опытом». «Я считаю, что своей цели — изменения установленного Советской властью строя в России — можно добиться только двумя путями: или постепенным изменением установленных порядков самой властью под давлением требований населения и в сознании далекого несовершенства этих порядков, выявившихся при переходе от теории к суровой практике жизни, но сама абсолютность теории коммунизма, к тому же интернационального до последних событий, не давала возможности Советской власти стать на этот путь, — утверждал генерал. — Или насильственным путем — путем всеобщего народного восстания». Последнее, полагал он, возможно при повышении недовольства народных масс до степени невозможности, при наличии правительства и всех культурных сил населения и при колебаниях в армии, посыпаемой на усмирения.
«Русский Обще-Воинский Союз и большинство эмиграции стоят вне политических партий, — подчеркивал в своих показаниях Миллер. — РОВС, как об этом громко заявил еще Великий Князь Николай Николаевич, не предрешает государственного устройства России и ставит его в зависимость от свободно выявленной воли народа».
Какова действительная воля народа — за или против Советской власти и коммунистического режима, — задавался вопросом генерал, — ждать ли народного взрыва или жизнь улучшается? «Непредрешающая эмиграция, согласная идти по воле народа, должна быть осведомлена об этом русскими людьми (не гг. Эррио и другими иностранцами, которым никто не верит), но которым она имеет полное доверие», — указывал узник Лубянки. Такими лицами, которые сейчас находятся в России и имена которых для членов РОВСа и для других офицерских и общественных организаций, несомненно, авторитетны, добавлял подследственный, являются генерал Кутепов и он сам, «в разных кругах одно или другое имя».
«Если бы нам (речь в данном случае идет о Миллере и Кутепове. — В.Г.) дана была возможность лично убедиться объездом обоим вместе хотя бы части страны в том, что население не враждебно ко власти, что положение его улучшается, что оно довольно установившимися порядками в области экономической и общегосударственной — административной, и что оно не стремится в массе к перемене власти и общегосударственного порядка, одним словом, что существующее положение отвечает “воле народа”, — заявлял генерала Миллер, — то наш долг был бы об этом сообщить эмиграции, дабы открыть новую эру возвращения русских людей в Россию, население которой получило, наконец, такое правительство и такое государственное устройство, которое его удовлетворяет и соответствует улучшению его благосостояния». «А там уже будет зависеть от Советского Правительства, — продолжал рассуждать узник Лубянки, — дать желающим вернуться возможность послать своих ходоков и вообще поставить возвращающихся в такие условия жизни, чтобы они не противоречили бы нашим заявлениям. Тогда вопрос о русской эмиграции ликвидируется сам собой в течение нескольких лет, а вопрос о необходимости борьбы и самоуничтожения русских людей отпадет для большинства эмиграции тотчас же, в самое ближайшее время»
.
Генерал Миллер добавлял, что, будучи лично знаком с председателем международного офиса при Лиге Наций доктором Хансоном, «мог бы лично обратиться и к его содействию для облегчения разрешения этого вопроса, стоящего в непосредственной его компетенции». Таким образом, тайно похищенный в Париже и содержащийся в заключении человек, по существу, предлагал не только путь решения «российской проблемы», но и свои услуги в ее урегулировании, в том числе при международном участии. И в этом, вероятно, Миллер видел и выход из той сложнейшей ситуации, в которой оказался. Но предложения генерала могли быть восприняты и разрешены лишь на высшем политическом уровне СССР, до которого он, возможно, надеялся достучаться при посредничестве НКВД, который сейчас распоряжался его судьбой.
11 октября генерал Миллер письменно дает показания о своей работе в качестве заведующего финансовой частью РОВСа при великом князе Николае Николаевиче, а затем при генерале Кутепове. Он отверг высказанные в его адрес следователем сомнения о том, что не был осведомлен о работе генерала Кутепова. Миллер утверждал, что деньги, переданные генералом Врангелем великому князю Николаю Николаевичу, принадлежали РОВСу и были вывезены еще из Крыма преимущественно в виде ценных бумаг и разных акций. Они расходовались исключительно на содержание армии и ее административного персонала. «Но ни одного франка не было отпущено на работу ген. Кутепова», — подчеркивал Миллер.