– Пациентка, имя, фамилия, наша постоянная посетительница. Неоднократно лечилась у нас от токсического гепатита с трансформацией в цирроз печени. Больной была осуществлена трансплантация печени. Странно, что до сих пор еще жива, уже три года, как новая печень совершает свой молчаливый подвиг. Новая печень оказалась покрепче старой, повезло.
– Ничего, это не надолго.
У входа в реанимацию заботливые родственники интересуются:
– Доктор, а наш дедушка долго у вас пролежит? Можно как-нибудь подольше? Пусть поправится, а то он один живет, мы в городе, ухаживать-то некому. Вы его когда переведете?
– Никогда.
– Что значит никогда? Он что, умрет?
– То и значит, что лучше за своими стариками приглядывать надо. Привезли бы сразу после инсульта, выжил бы.
– Так мы его сразу и привезли. Нам как в пятницу его соседка снизу позвонила, как сказала, что у него в квартире наверху что-то упало, так мы к нему. Представляете, он два дня к телефону не подходил, все выходные, вот мы и приехали. Поняли, что что-то случилось.
– Долго же вы соображали. Сегодня уже вторник.
– Ну мы же работаем…
– Короче, дедушка ваш парализованный три дня пролежал в луже своей мочи, на полу, пневмония, и еще захлебнулся чем-то, похожим на кефир. Что смогли – удалили, только поздно уже. Не знаете случайно, пил он кефир?
– Да какой кефир, доктор! Он его на дух не переносит. Йогурт! Говорила ему, папа, ну не пей ты столько йогурта, не слушал, вот видите теперь что.
– Да, действительно зря не слушал. В его-то возрасте пить столько йогурта опасно. Так что ждите, позвоним.
Крики в приемном покое:
– Товарищ, куда вы собрались? Лежите спокойно, сейчас в операционную поедем. Ну и наконец положите же вдоль тела то, что осталось от вашей руки!
Подхожу, выясняю обстоятельства. Циркулярная пила, оторвало полкисти. Алкоголь, естественно, присутствовал.
Товарищ пьян в хламину. На вводном наркозе выдает страшное возбуждение, проснувшись, интересуется:
– Слушай, я не буйствовал? А то мне какая-то чушь снилась, будто я правой рукой за стаканом тянусь, тянусь, уже вот он, пытаюсь схватить, и никак. И тут такой удар по роже… Ё! Я и проснулся.
– Правильный, – отвечаю, – сон. Когда я тебя будил, ты в драку полез, извини, пришлось тебе по роже заехать. А стакан научишься держать, ничего, два пальца осталось.
Начмед:
– А зачем вы дедушку так крепко привязали? Он что, пытается встать?
– Нет, он руками к своим гениталиям тянется, мы боимся, что мочевой катетер оторвет.
– Понятно. Скоро умрет?
– Должно быть, да.
Клинический ординатор:
– А почему он должен умереть?
– Потому что это надежный признак приближающейся смерти. Если пациент из последних сил бессознательно тянет руки к своим гениталиям, вероятно, напоследок вспоминая некие приятные моменты жизни, то конец его близок и чаще всего неотвратим. Конец, естественно, жизни. Единственное, хотя это давно всем известно, но в справочнике клинических симптомов, есть такой, в двух томах, с именами авторов, он не описан. Займись, можешь увековечить свое имя. Надо бы исправить эту ошибку. Останется только подобрать подходящее название для синдрома.
Платная «Скорая помощь» – это особая форма деградации врачей.
Заботливая родня устраивает скандал, требуя перевести мужичка из сельской районной больницы в город. Мужичок лет пятидесяти, проснувшись на даче утром с перепоя, потерял дар речи и способность шевелить рукой. Но в ясном сознании, контактен.
– Как! У вас в больнице даже нет томографа! Как же вы лечите?
– Хотите – забирайте, я не возражаю. Только под расписку.
Из города вызывается платная «Скорая». Докторица, мощная такая мадам, решает показать сельским врачам мастер-класс по лечению инсульта.
– Да у вас больной в коме! Почему он не заинтубирован! Я его не возьму, он не транспортабелен!
В рот зачем-то засовывается воздуховод. Мощный хоботковый рефлекс втягивает в процесс сосания пустышки все мышцы головы вплоть до ушных. Забавно… Мужичку самому становится интересно, что же это за штука и почему ему так хочется ее пососать? Здоровой, не парализованной рукой достает трубочку изо рта, удивленно разглядывает. Засовывает обратно в рот, продолжает процесс орального автоматизма. Кома…
Начмед:
– Где это он умудрился ноги отморозить? Холодов еще не было.
– Он три дня назад в валенки, извините, нассал.
– Так это как можно до такого допиться?
– Можно. А нассать в валенки опасно вдвойне: брюки-то всегда заправлены внутрь. Как говорится, ни капли мимо. И бегать в валенках тяжело, добежать до нужного места, в тепло, успеешь не всегда.
– Вот идиот, без ног остался.
– Точно. На месте главного санитарного врача я бы валенки запретил.
– Ну вы даете, запретить валенки, наш национальный, можно сказать, символ.
– Нет, я не говорю о запрете. Я просто бы издал такой указ. Ввел бы строгий дресс-код во всех ресторанах, пабах, рюмочных и винных магазинах. Посетителям в валенках категорически бы запретил продажу алкоголя. Не одну пару ног спас бы от ампутации.
– Ладно, шутки шутками, но тут придется ампутировать. Больной согласен?
– Согласен. Только просит об одной вещи, перед операцией дать ему нашу пилу, заточить. Он говорит, что разбирается в пилах, он плотник…
Читаю историю болезни. Поражаюсь наблюдательности. Запись терапевта. Неврологический статус: «Анизокория. Зрачки D>S, правый глаз искусственный».
Невообразима человеческая жестокость. Консультация терапевта:
«Изо рта – запах алкоголя, походка шаткая, в позе Ромберга неустойчив. Диагноз: закрытый перелом правого бедра».
Прошу начальника:
– Мне в отпуск пора, устал…
– Это с чего так решил? Рано.
– Понимаешь, прогуливаюсь со своей собакой по парку. У одного куста лежит камень. Раньше его вроде не было, поэтому заинтересовало. Подошел посмотреть. Камень размеров солидных. Поднять одному, пожалуй, можно, но принести – сомневаюсь. На камне выбито четверостишие. Вот такое:
Они, наверное, даны нам свыше,
Лохматые вместилища любви.
И бесконечной верностью своею
Нас человечней делают они!
И подпись внизу: Чак.
Странно… Место, думаю, обычное для таких стихов – забор, ну стена сарая, а инструмент – мел, баллончик с краской, но никак уж не зубило. И решил в Яндексе поискать поэта по имени Чак, которому не лень было свой корявый стих таким непростым способом донести до читателей. О наболевшем. Кому же так повезло, кому досталось такое преданное вместилище любви? Да еще сделавшее автора более человечным? И тут с ужасом понимаю, что это памятник на могилке любимой собаки. Чака. Все. Пора мне в отпуск.
