– Тогда почему бы не послать все подальше?
Они уже об этом говорили. Макс считал, что все проблемы решатся сами собой, если Сандра поменяет работу. Он просто не понимал, как можно по собственной воле проводить жизнь среди преступников и убитых ими жертв.
– У тебя есть школа, уроки истории, ученики… У меня – это, – отвечала Сандра, стараясь сохранять спокойствие.
– Я с уважением отношусь к тому, что ты делаешь, только хочу сказать, что ты могла бы подумать о том, чтобы изменить образ жизни. Вот и все.
В чем-то он был прав, Сандру слишком затянуло расследование. Она ощущала тяжесть в животе, словно там поселился огромный паразит, высасывающий из нее силы и взамен обрекающий на приступы тоскливой тревоги.
– Когда погиб мой муж, все твердили, что я должна поменять профессию. Родные, друзья. Мне приходилось стоять на своем – нет, я справлюсь. Но в действительности те три года я старалась избегать особо кровавых дел. Когда мне это не удавалось, я пряталась за фотоаппаратом. В итоге, избегая крови, я не выполняла свою работу так, как должно, поэтому и не заметила сразу, что Диана Дельгаудио еще жива. Это моя вина, Макс. Я присутствовала на месте преступления, но меня там как бы и не было.
На другом конце линии Макс вздохнул:
– Я люблю тебя, Вега; знаю, с моей стороны это эгоистично, но должен сказать тебе: ты до сих пор от чего-то прячешься. Не знаю от чего, но это так.
Сандра знала, что все это говорится ради ее блага, потому что Макс искренне озабочен их будущим.
– Может быть, ты и прав, а я преувеличиваю. Но обещаю тебе: когда эта история завершится, мы об этом еще поговорим.
Эти слова мгновенно его успокоили.
– Возвращайся скорее, буду ждать.
Сандра прервала связь, но так и стояла с мобильником в руке, не сводя с него глаз. С ней правда все в порядке? Теперь уже не Макс, а она сама задавала себе этот вопрос. Но и себе самой, точно так же, как и ему, не смогла ответить.
День выдался очень длинный, было уже поздно. Но никто из команды Моро не покинул бы здания, не отдав все силы расследованию, которое теперь касалось гибели двоих коллег.
Сандра уже собиралась направиться к лифту и вернуться в оперативный штаб ЦОС, как вдруг увидела, что на одном из пластиковых стульев, предназначенных для посетителей, все еще сидит мать Джорджо Монтефьори. Сидит спокойно, собранно, чего-то ожидая. И на коленях у нее – пластиковый пакет, который она пыталась вручить Моро несколько часов назад.
Сандра отвернулась из страха, что женщина видела ее с комиссаром и сейчас обратится к ней. Вызвала лифт. Но когда двери открылись, не вошла. Двери закрылись, а Сандра повернулась к женщине:
– Добрый вечер, синьора Монтефьори, меня зовут Сандра Вега, я – сотрудник ЦОС. Могу я вам чем-то помочь?
Женщина слабо, неуверенно пожала руку, которую Сандра ей протянула, все еще не веря, что кто-то обратил на нее внимание.
– Я просила ваших коллег помочь, они мне велели подождать, но я больше ждать не могу, – стала она оправдываться.
Говорила она каким-то отрешенным тоном. Сандра боялась, что женщина вот-вот лишится чувств.
– Кафе в квестуре уже закрыто, но есть автоматы: может, вам стоит что-нибудь съесть?
Женщина глубоко вздохнула:
– Потерять сына – большое горе.
Сандра не поняла, какая тут связь, но женщина продолжала:
– Но, по правде говоря, это прежде всего тяжело. – Во взгляде ее читалась горечь, но также и ясное сознание. – Тяжело утром вставать с постели, тяжело подниматься на ноги, даже ходить в туалет или смотреть на стену. Когда я сижу, уткнувшись в стену, мне тяжело поднимать и опускать веки, представляете?
– Представляю, – кивнула Сандра.
– Тогда незачем спрашивать, стоит ли мне что-нибудь съесть, лучше выслушайте то, что я должна вам сказать.
Сандра поняла, что этой матери нужно не сочувствие, но внимание.
– Хорошо, я вас слушаю, говорите.
Женщина показала пластиковый пакет:
– Произошла ошибка.
– Ошибка? Не понимаю…
– Я попросила, чтобы мне вернули личные вещи Джорджо.
– Да, знаю. – Сандра вспомнила прозрачные полиэтиленовые чехлы вроде тех, что выдают в прачечных, и в них – аккуратно сложенная одежда Дианы и ее парня. Моро показал ей пакеты и сказал тогда, что мать Джорджо требует, чтобы ей вернули вещи сына. Комиссар еще расценил такую настойчивость как психическое расстройство, вызванное горем утраты.
– Я проверила, – заявила женщина, раскрывая пакет и показывая его содержимое: белую рубашку. – Это не моего сына. Вы мне выдали чужую вещь.
Сандра вгляделась: именно эту рубашку она видела среди прочей одежды на заднем сиденье автомобиля, когда проводила на месте убийства панорамную съемку.
Но женщина стояла на своем.
– Может, это рубашка другого парня, которого убили. И его мать сейчас гадает, куда подевалась рубашка сына.
Хотелось бы сказать этой женщине, что нет никакого другого убитого парня, никакой другой впавшей в отчаяние матери. Было страшно смотреть, во что эту женщину превратило горе, поэтому Сандра попыталась проявить терпение:
– Я уверена, что никакой ошибки нет, синьора.
Но синьора Монтефьори уже вынула рубашку из пакета.
– Взгляните-ка, взгляните сюда: размер – М, средний, а Джорджо носил L, большой. – Потом указала на рукав. – И на манжетах нет инициалов. На всех его рубашках – инициалы, я сама вышиваю их.
Женщина говорила вполне серьезно. Какую-то долю секунды Сандра думала, не отделаться ли от нее – вежливо, но твердо. Но ее внезапно охватило предчувствие, по спине побежали мурашки. А что, если это не ошибка?
Тогда существует только одно объяснение.
Она вбежала в оперативный штаб ЦОС и тут же направилась к доске, где были обозначены основные данные по делу. Взяла фломастер и написала:
«После убийства переодевается».
Моро, который сидел, положив ноги на стол, вскочил и вопросительно уставился на нее. Никто из присутствующих тоже не понимал, что происходит.
– Откуда ты знаешь? – спросил комиссар.
Сандра показала пластиковый пакет с рубашкой:
– Это принесла мать Джорджо Монтефьори, она говорит, что рубашка не ее сына. Думает, что произошла ошибка, и она права: вот только эту ошибку совершили не мы. – Ее взбудоражило сделанное открытие. – Мы выдали синьоре Монтефьори именно ту рубашку, которую нашли в автомобиле, припаркованном в сосновом лесу под Остией, но подмена произошла раньше: в темноте убийца унес рубашку Джорджо, приняв ее за свою. А этому может быть только одно объяснение…
– Он раздевается, – заключил Моро. Осознание, что появился новый след, крепло в нем, изгоняя уныние, угнетавшее его целый день. – Может быть, чтобы не испачкаться кровью и после не бросаться в глаза.
