Маркус начал подниматься по лестнице, ведущей на верхний этаж. Ветхие ступеньки, казалось, вот-вот провалятся, не выдержав нагрузки. Он остановился на площадке. Короткий коридор вел налево. Маркус прошел по нему, заглядывая в комнаты.
Ржавые кровати с железной сеткой, ломаные стулья. Большая ванная комната, душевая с попарно расположенными стояками, раздевалка. Но внимание пенитенциария привлекла комната, находящаяся в глубине. Переступив порог, он очутился в совершенно иной атмосфере. Стены были оклеены чем-то вроде обоев.
На них были нарисованы сцены из знаменитых сказок.
Он узнал Гензеля и Гретель перед пряничным домиком. Белоснежку. Золушку на балу. Красную Шапочку с корзинкой, где лежат пирожки. Девочку со спичками. Все персонажи, казалось, сошли со страниц старой, выцветшей книги. Но было в них что-то странное. Посветив фонариком, Маркус понял, что именно.
Не было радости на их лицах.
Никаких улыбок, обычных для сказочных героев. При взгляде на них возникало чувство неловкости, смущения.
Что-то выбивалось из ряда. Пенитенциарий ощутил потребность поскорее покинуть комнату. Но пока он шагал к дверному проему, что-то хрустнуло под подошвой. Маркус опустил фонарь и увидел на полу капли воска. Ровная их вереница вела в коридор. Оттуда – на лестницу, вниз. Маркус решил за ними последовать.
Капли привели его к тесной клетушке под лестницей; ряд их закончился у деревянной дверцы. Кто бы ни бродил здесь со свечой в руке, он прошел дальше. Пенитенциарий подергал ручку двери. Открыто.
Он посветил фонариком. Перед ним простирался целый лабиринт комнатушек и коридорчиков. Маркус прикинул, что они занимают гораздо большую площадь, чем помещения на верхних этажах, будто бы здание ушло под землю, и скромная, видимая его часть не идет ни в какое сравнение с той, что скрыта.
Маркус пошел дальше. Капли воска служили единственным ориентиром, без них он бы точно заблудился. Кирпичей на полу не было видно, их покрывал строительный мусор. Сильно пахло бензином, вероятно, из старой котельной.
Здесь была собрана вся обстановка бывшего института. Матрасы покрывались плесенью в темноте, мебель понемногу загнивала от сырости. Подвал был огромным желудком, который медленно переваривал вещи: еще немного, и от них не останется и следа.
Были там и игрушки, горы игрушек. Заржавевшие заводные куклы, машинки, лошадка-качалка, деревянные конструкторы, плюшевый медведь, весь вытертый, но с блестящими живыми глазами. «Гамельн» был чем-то средним между тюрьмой и психиатрическим заведением, но эти вещи напомнили пенитенциарию, что здесь все-таки жили дети.
Через короткое время вереница капель завернула в одну из комнат. Маркус посветил внутрь. И не поверил своим глазам.
Архив.
В комнате громоздились картотеки, высились кипы листов – вдоль стен, в центре комнаты, до самого потолка. Но в бумагах царил полный хаос.
При свете фонарика пенитенциарий прочел этикетки на каталожных ящиках. Там значились только даты. Благодаря этому Маркус смог прийти к выводу, что институт «Гамельн» функционировал пятнадцать лет, а потом по какой-то неясной причине был закрыт.
Маркус начал исследовать документы, выбирая их наудачу, в уверенности, что беглого взгляда хватит, чтобы определить, представляют ли они интерес. Но, прочтя по несколько строк из пары листков, понял, что перед ним, пусть разрозненный и в беспорядке, не просто архив медицинских карт и бюрократических документов.
Перед ним – дневник профессора Йозефа Кроппа.
Здесь – ответы на все вопросы. Но эти залежи сведений оказались такими обширными, что именно это и затрудняло поиски истины. Без какого-либо логического критерия Маркус вынужден был положиться на волю случая. Он стал просматривать тетради Кроппа.
«Как взрослые, так и несовершеннолетние обладают врожденной склонностью к убийству, – писал психиатр, – и эта склонность обычно проявляется в пубертатный период. Подростки в самом деле устраивают в школах настоящие бойни, безжалостно и хладнокровно применяя огнестрельное оружие. К убийцам в школах примыкают убийцы в бандах, мальчишки, которые объединяются в группировку и совершают убийства, чувствуя поддержку стаи».
Но Кропп шел дальше, анализируя феномен убийства в возрасте невинности и душевной чистоты.
В детстве.
12
За пятнадцать лет его существования через институт «Гамельн» прошло около тридцати детей.
Преступление всегда одно и то же. Убийство. Хотя убили не все из них. Некоторые только проявляли «ярко выраженную склонность к убийству», или их остановили прежде, чем они совершили попытку кого-то убить, или убить им не удалось.
Имея в виду возраст виновных, тридцать – значительное число. Рассказ о том, что они совершили, не сопровождался фотографиями, нигде не указывались имена.
Личность каждого из них скрывалась в сказке.
«Дети превосходят взрослых в жестокости, когда убивают: наивность – вот их маска, – писал Йозеф Кропп. – Прибыв сюда, они вроде бы абсолютно не сознают всю тяжесть того, что совершили или собирались совершить. Но их простодушное поведение может ввести в обман. Представим себе, например, ребенка, который мучает муху. Взрослый отчитает его, но подумает, что то было понарошку, в игре, ведь всегда считалось, будто ребенок не в состоянии понять различие между добром и злом. Однако какая-то часть детского существа осознает, что это неправильно, и испытывает темное садистское удовольствие».
Маркус принялся читать, произвольно выбирая листки.
Соломенному мальчику было двенадцать лет, и он не испытывал никаких чувств. Мать-одиночка препоручила его дяде с тетей, потому что сама не могла заниматься им. Однажды на игровой площадке он увидел мальчика пяти лет и, воспользовавшись тем, что няня отвлеклась, завлек его за собой на заброшенную стройку. Там привел к спуску в цистерну, закопанную на глубину в несколько метров, и столкнул вниз. Малыш сломал обе ноги, но не умер сразу. Два последующих дня, пока все искали ребенка, думая, что его похитил какой-нибудь взрослый, истинный виновник то и дело возвращался на стройку, садился на краю цистерны и слушал, как малыш внизу плачет и зовет на помощь – ни дать ни взять муха в спичечном коробке. На третий день жалобы стихли.
Пороховому мальчику было семь лет. Он долго был единственным сыном, поэтому не принял появления братика, враждебного чужака, затесавшегося в сложившуюся цепочку семейных привязанностей. Однажды, воспользовавшись тем, что мать отвлеклась, он вынул младенца из колыбели, отнес в ванную комнату и погрузил в ванну, полную воды. Мать застала его бесстрастно смотрящим на то, как братик захлебывается, и спасла малыша в последний момент. Даже перед лицом очевидности пороховой мальчик продолжал утверждать, что он ничего не делал.
Согласно Кроппу, убийства иногда совершались в состоянии диссоциативного расстройства. «Во время действия происходит самое настоящее бегство от реальности, когда жертва воспринимается как предмет, не как человеческое существо. Этим объясняется амнезия, которая часто следует за преступлением, когда юный преступник не способен вспомнить то, что совершил, испытать жалость или угрызения совести».
